Дэвид Дрейк - Кризис

Лучший винный погребок во всем Флоте находился, конечно же, на борту «Жанны д'Арк».

Жизнь на таком судне была веселой и насыщенной. Мацунага подходил для нее больше, чем кто-либо. Выйти и драться на смерть, а затем знаменитый винный погреб, музыка, парилка — и прекрасные девушки из экипажа. Рай, а не жизнь.

Это было как раз перед падением Бетезды. Во время первых стычек в небе над Целью пилоты чувствовали приятно будоражащий трепет: каждое новое столкновение приближало миг полного освобождения космоса от проклятых хорьков. Тогда, выиграв бой и с триумфом вернувшись на базу, истребители обнаружили, что их провели, как слепых котят. Оказалось, что эта планета не имела ничего общего с халианами. Радость победы развеялась как дым.

Бетезда была разгромлена начисто, и он при первой же возможности с радостью вернулся обратно в космос.

Но теперь и «Жанна д'Арк» перестала быть блестящим прогулочным судном. Что-то случилось там, над Бетездой, когда безжалостные и неукротимые хорьки впервые показали, на что они способны.

Пышность и блеск отошли на второй план. Вино, видеозаписи и деликатесы перестали быть главной заботой пилотов. Наступил черед избавиться от хорьков раз и навсегда, стерев с лица галактики их логово. Теперь это стало главной целью, перед которой померкли все радости жизни. Судя по всему, предстояла настоящая битва, и Мацунага был вполне готов к ней. Он рвался в бой, как мальчишка. Однако теперь он был уже заслуженным опытным асом, а не зеленым новичком.

В сражении у Халии «Жанна д'Арк» попала в самое пекло.

В момент ее гибели Мацунага был далеко от основных сил.

Он должен был находиться в непосредственной близости от крейсера. Но, к несчастью, «Киллеаном» командовал не он. Так что не его вина в том, что он уцелел в этом бою.

В тот день еще с утра у него было нехорошее предчувствие: что-то — о судьбе корабля, тень нелепой мысли. Описать это ощущение словами невозможно. Иногда подобные прозрения посещали умудренных опытом ветеранов.

Мацунага погнался за двумя рейдерами, уворачивавшимися столь быстро, словно танцевали «Танец с саблями». Огонь его пушек настиг обоих врагов, но «Жанне» это уже ничем не могло помочь — корабль, ставший за это время его настоящим домом, погиб. Погиб вместе со всеми людьми, столь много значившими для него с тех пор, как он покинул Сеймпо.

Память была уже не в силах собрать воедино разбитую мозаику его дел и поступков. Он направил свой корабль вниз, к поверхности, и не снимал побелевших пальцев с гашетки плазменной пушки, пока было чем стрелять.

Он полностью уничтожил целый отряд рейдеров, ожидавших взлета на своих стартовых площадках; Мацунага камнем свалился на них. За этот подвиг его наградили Галактическим Крестом. Но это ничуть не обрадовало его.

…Нет, Мацунага хранил воспоминания где-то в самых укромных уголках подсознания. Ребята с «Элизабет» сделали все наилучшим образом и почли за благо оставить его одного. В больничной палате он вел себя исключительно корректно, играя в шахматы с другими пациентами, а каждый четверг присоединялся к гудящей толпе, чтобы посмотреть вечернее шоу «Омни», жалуясь соседям на дрянную больничную пищу.

Возможно, именно эти жалобы показали медикам, что Кацуо Мацунага выздоровел окончательно — и телом, и душой, и его выписали. Но теперь больше не было его подразделения, куда Мацунага мог бы вернуться; таких родных ему Клекочущих Орлов с заплатами на плечах и каллиграфически расписанными повязками на головах. Несколько выживших членов экипажа «Жанны д'Арк» были разбросаны по различным подразделениям.

Поначалу Мацунага работал автоматически, совершенно не осознавая, что делает. Но он сумел собрать коллекцию из всех халианских рейдеров, а это что-нибудь да значило. Каждый раз, оказываясь рядом с крошечными одноместными аппаратами с мощным вооружением и двигателями, но плохим управлением, он готов был прыгать от счастья. И перенестись в прежние деньки…

Младший лейтенант Кацуо Мацунага получил приказ собрать все, что сохранилось от халианских рейдеров в семнадцатом секторе — даже их искромсанные ржавые останки. Поначалу он с радостью погрузился в эту работу — пока его контакты с халианами не стали более сложными. Ему требовалось изучить немало нового, чтобы понять, где именно хорьки спрятали лом и запасные модули. Он изучил их язык — по крайней мере техническую лексику.

Чем больше он узнавал бывших противников, тем больше вспоминал уроки о том, как должны жить и бороться настоящие воины; о том, что честь воина и слепая ярость несовместимы. Галактический Крест начал искоса и с откровенной издевкой поглядывать на своего младшего лейтенанта — ничего героического в его действиях пока что не было.

Благодаря халианам что-то зашевелилось в глубинах его памяти. Это что-то затронуло самые глубокие пласты — гораздо глубже сознания, глубже родовой памяти человека вообще. Внезапно он со всей ясностью обнаружил, что эти примитивные на первый взгляд существа живут именно так, как, по словам его Сенсея , и должен жить настоящий воин. Никаких отставок, никаких капитуляций — напряженная воля жить сейчас , в настоящем.

Сейчас — только в этом времени — жизнь имела смысл. Это нашло отражение даже в их языке, глаголы которого лишь очень смутно выражали категорию времени; героические события легендарного прошлого, достоверные факты настоящего, а также вымыслы мифов — все сплеталось воедино в грандиозную поэтическую ткань эпических саг Халии.

Странности языка и способа мышления халиан заставили Мацунагу вновь вспомнить о парадоксе, забытом им точно так же и в то же самое время, как он забыл свой огненный полет в халианском небе. Ксенодоги Флота оказались правы: смыслом жизни халиан была война. Жизнь и неизбежная смерть взаимно дополняли и уравновешивали друг друга, и каждый важный момент жизни не был ни жизнью, ни смертью — это был пылающий меч личной чести, придававший смысл и существованию, и гибели.

Постепенно Мацунага пришел к заключению, что понимает глубинные мотивы души халиан. Их морды все еще казались ему отвратительно непроницаемыми, речь неприятно резала слух, запах тел был почти невыносимым, но все-таки что-то в его душе начинало шевелиться каждый раз, когда ему приходилось сталкиваться с ними. Корысть или эгоизм не были движущим мотивом поступков халиан — эти существа были теми самыми «буши», которых его сенсей считал безвозвратно канувшими в седой древности.

Именно такими и представлял себе настоящих «буши» Мацунага; именно так он мечтал и сам продолжить славные деяния подлинных самураев древней, покинутой Японии. Он заметил, что понятие «человек» в языке халиан стало обозначаться другим словом: из «лишенной волос беззащитной добычи» человек превратился в «опасного врага». Нет бесчестия в поражении от более сильного противника; нет его и в том, чтобы с момента поражения начать служить победителю.