Александр Марков - Вернуться из ада! С победой и пленными

Он словно подслушивал чужой разговор, ждал того момента, когда можно вставить свою реплику, но слышал пока только потрескивание. Ждать, что, находясь в тылу противника, пилот станет нарушать радиомолчание и тем самым раскрывать себя без очень веских на то причин, конечно, не приходилось.

Мазурову казалось, что он превратился в заводного солдатика, а маленький ребенок играет с ним. Забавляясь, он смотрит, как солдатик выбирается из сложных ситуаций. Стоит покончить с одной напастью, как ребенок придумывает другую, но если он видит, что с новой бедой солдатику не совладать, то помогает ему. Это означает, что в итоге операция будет успешной, если, конечно, раньше она не надоест ребенку и он не бросит игру…

Треск в ушах раздражал его. Если он еще какое-то время будет его слушать, то обязательно оглохнет.

– Борт Б, говорит борт А. Вижу два немецких грузовика с пехотой. Атакую. Транспорт разбит. Был бой. Группы нет. Видимо, они в лесу. Как понял? Прием.

– Тебя понял. Нужна помощь?

– Пока нет. Справлюсь сам.

Руки Мазурова задрожали, лоб покрылся испариной и вспотели волосы под шапкой.

– Борт А, вызывает группа. Прием.

Он посмотрел в ту сторону, куда улетел аэроплан, словно это могло помочь установить с ним контакт. Ему пришлось повторить эту фразу три раза Он стал уже беспокоиться, но отчаяния еще не чувствовал, да и сердце билось неожиданно ровно.

– Говорит борт А. Рад слышать вас. Где вы?

– Борт А. Я видел вас две минуты назад. Мои координаты…

– Понял вас. Не могу долго говорить. Борт Б, ответьте группе, – и сразу в разговор ввязался еще один голос.

– Борт Б вызывает группу. Прием.

– Группа слушает.

– Как ваши дела?

– Добыча с нами. Нас шестеро, плюс восемь разведчиков, из них двое тяжело раненные. Забрать надо нас, добычу и раненых. Как понял? Прием.

После такого ответа у пилота должен был возникнуть закономерный вопрос, что за разведчики и откуда они взялись. Но пилот пропустил это мимо ушей, как само собой разумеющееся.

– Понял превосходно, – только сейчас Мазуров догадался, что это Шешель.

Тем временем драгуны и штурмовики заняли круговую оборону. На всякий случай. Береженого бог бережет. Селиванов слышал лишь отдельные слова в этом разговоре, но о его содержании догадаться было несложно.

– Говорит борт А. Возле леса два грузовика с солдатами. Я отвлеку их. Борт Б, садитесь в квадрате шесть и заберите группу. Как понял? Прием.

– Понял хорошо. Буду на месте примерно через семь минут. Группа, как быстро можете прибыть в квадрат шесть?

Мазуров уже развернул карту и следил по ней за поступающей информацией, высчитывая расстояние до места посадки транспорта и прикидывая, сколько до него добираться. Он ткнул карту пальцем в то место, где они находились, провел до точки посадки, а затем поднял глаза на Селиванова, взглядом прося у того ответа. Селиванов, практически не задумываясь, дважды показал растопыренную пятерню.

– Десять минут, – сказал в микрофон Мазуров.

– Понял. Буду ждать. Отбой связи.

В штурмовиках росло возбуждение. Им опять бросали соломинку. Теперь, выберутся они из болота или завязнут в трясине, зависело от пилотов, а уж в их мастерстве сомневаться не приходилось. Они были настолько фанатично преданы своему ремеслу, пытаясь добиться в нем совершенства, что у обычных людей появлялась мысль: «А в здравом ли они уме?» Ответить на этот вопрос было затруднительно, поскольку ни у кого не повернулся бы язык назвать нормальным человека, выделывающего на аэроплане акробатические трюки, от которых у зрителей начинает сводить желудки. Большинство вынесло бы такой вердикт: «Легкая степень помешательства. Изолировать от общества».

Мазуров быстро собрал рацию, вскочил на ноги. Они действительно затекли и распрямились с трудом, казалось, что сейчас суставы заскрипят и из них посыплется ржавая пыль.

– Вы с нами? – спросил Мазуров, посмотрев на Селиванова.

– Да. Хочется удостовериться в том, что все завершилось благополучно.

– Это можно будет сказать только после посадки на нашей базе. Вы по-прежнему хотите выбираться отсюда самостоятельно?

– Даже если бы я передумал, на всех мест не хватит. Но не огорчайтесь, я не изменил своего решения.

– Зачем лишний раз рисковать?

– Без раненых они нас не нагонят. Возвращение будет похоже на прогулку. Мы не станем без нужды ввязываться в драки, зато, если возникнет необходимость, вас прикроем.

– Спасибо, – сказал Мазуров.

Они обнялись и пожелали друг другу удачи.

Грузовики остановились. Из них посыпались солдаты, а Семирадский немного подбодрил их пулеметной очередью. Пули всколыхнули фонтанчики на земле, потом запрыгнули на капот, а затем и на крышу и только после этого перебрались в кузов.

Стекло кабины покрылось пылью, но и до этого оно было таким мутным, что рассмотреть через него что-либо представлялось затруднительным. Водителю периодически приходилось высовывать голову из кабины и осматриваться. Когда стекло брызгами разлетелось в разные стороны, Семирадский увидел его. Водитель сидел не двигаясь, вцепившись в руль. Семирадскому показалось, что он мертв, но на самом деле тот просто боялся пошевелиться. Он думал, что если останется недвижим, то его не заденут ни пули, ни осколки стекла. Когда аэроплан пронесся мимо, водитель толкнул ногой дверцу. С первого раза она не поддалась. Водитель надавил на нее коленом, задергал ручку, точно оказался запертым в каюте тонущего корабля, а в иллюминаторе уже видел воду. Он был близок к панике и вертел головой, отыскивая другой путь к спасению. Лобовое стекло почти полностью вылетело. Можно было этим воспользоваться. Но наконец-то дверь выпустила его. Это произошло неожиданно. Водитель вывалился мешком из кабины, и если бы его рука не успела схватиться за дверь, то он обязательно упал бы носом в землю. Падать было высоко. Нос наверняка разбился бы в кровь. А так он отделался лишь несколькими ссадинами.

Солдаты во втором грузовике наелись пыли. Она забила им рот, поскрипывала на зубах, осела на коже, казалось, что они покрыты тональной пудрой. Во время езды они старались спрятаться за кабиной и бортами кузова, зарывались лицами в воротники шинелей, чтобы пыль хотя бы не запорошила глаза, но и этого им не удавалось. Глаза резало, и они слезились.

Шлейф пыли, который тянулся следом за первой машиной, как собачка на привязи, накрывал их с головами, и они с завистью думали о тех, кто едет впереди.

Изредка водитель пробовал стереть тряпкой налет со стекла, но видимость улучшалась только на несколько минут, а потом опять ничего невозможно было разобрать, словно машина попала в непроглядный туман, который съедал все предметы на расстоянии полуметра от глаз. Руки невольно тянулись к глазам, чтобы протереть их, может, тогда станет виднее. Там за стеклом бушевала пыльная буря, точно они оказались в Африке. В кабину тоже забралась пыль, с каждым вздохом она проникала в горло, оно начинало першить. Водитель почти не смотрел по сторонам, а тем более недоступно его вниманию было небо.