Виктор Николашин - Не только еда. Книга первая. Часть первая

В задумчивости боярин взял лежащую на столе новинку да диковину – книгу Библии Острожской, открыл на первом попавшемся месте и прочитал:

«Ангел бо Мой с вами есть, сей взыскует душ ваших. Язык бо их изстроган есть древоделею, тии же позлащени и посребрени, лживи же суть и не могут глаголати, и якоже девице красотолюбивей вземлюще злато, устрояют венцы на главы богов своих. Темже украдают от них жерцы злато и сребро и себе употребляют. Дадят же от них и блудницам сущым в дому, а боги украшают аки человеков ризами, боги златыя и сребряныя и древяныя. Тии же не уцелеют от ржи и молия, одеют же я в багряницу. Отирают лица им праха ради, иже от храма, иже есть множайший на них. И скипетр имут, яко человек и яко судия страны, иже согрешающаго к себе не убиет. Имать же и мечь в деснице и секиру, сам же себе от рати и от разбойник не отимет: отсюду знаеми суть, яко не суть бози: не убойтеся убо их».

«Книга Иеремии», – подумалось ему. – Мудрые слова. Ничего не изменилось с тех древних пор, как тогда у них, так и здесь сейчас. Кто кому ни молится, а одно и то же везде и всегда».

Мысли не шли.

Не разбирая и не осмысливая слова, пустым взглядом он досмотрел до конца главы и прочёл:

«Разумевше убо, яко не суть бози, не бойтеся их. Ни царей бо прокленут, ниже благословят. Знамения же на небеси и во языцех не покажут: ни просветят яко солнце, ни осветят яко луна. Зверие лучше их суть, иже могут, избеге под кров, себе пользовати. Ни единым убо образом есть нам яве, яко суть бози: темже не бойтеся их. Якоже бо во овощнице пужало ничесоже хранит, такожде и бози их суть древяни и каменни, и посребрени и позлащени. Тем же образом и хвраст, иже во ограде, на немже вся птицы седают: такожде и мертвецу повержену во тме подобни суть бози их, древяни, позлащени и посребрени. От багряницы, и от мрамора, иже на них плеснивеет, познайте, яко не суть бози: тии бо последи изядени будут от червия и будут во укоризну во стране. Лучше убо есть человек праведен не имеяй кумиров, будет бо далече от укоризны».

Мысль. Какая-то смутная мысль появилась у него в голове. Он ещё раз перечитал последнюю часть главы и задумался о том, что в ней сказано.

«Ни единым убо образом есть нам яве, яко суть бози: темже не бойтеся их», – зацепился взгляд его за эти слова.

«Ни единым убо образом есть нам яве… Ни единым убо образом…»

Мысли начали бежать, разгоняться на этих словах.

Он прочитал последнее предложение:

«Лучше убо есть человек праведен не имеяй кумиров, будет бо далече от укоризны».

Мысль почти оформилась, появилась перед глазами и почти проявилась в кристальной чистоте.

– Лучше убо есть человек праведен не имеяй кумиров, будет бо далече от укоризны… – произнёс он вслух, и внезапно мысль озарила его.

– Не имей кумиров! – воскликнул он. – Не имей!

– Что? – не понял его десятник.

– Иголку мне неси, да потоньше! – приказал ему Фёдор. – И чернил склянку полную! И миску с тряпкой! И никого ко мне без моего разрешения не пускать!

И тот час же с берега раздался выстрел. Пушка велела причалить к пристани.

– Суету не разводить, причаливать как можно медленнее, но и специально время не тянуть! Кормчего предупреди! – скомандовал боярин. – И поживей давай, неси что сказал!

Через минуту он почувствовал, как каторга поворачивает. В этот момент в открытую дверь вошёл десятник, принёс требуемое и, закрыв дверь за собой, подпёр её своей спиной снаружи.

Времени было мало, работа была тонкая, но Фёдор должен был успеть. Пока он трудился, кормчий развернул целый балаган. Чуть не снёс пристань, на первой попытке оборвал канат и почти зашиб сходнями какого-то холопа. При этом ругался он как будто дыру в палубе хотел прокричать, но басурмане – они на то и басурмане, чтобы только три вещи понимать: как грести, как не грести и как всех рубить, кто на борт лезет и кого они в лицо не помнят, ежели оружие дадут. Холопы же были предусмотрительно прикованы к вёслам, по причине «чтобы не сбежали», как и не при делах.

Как только стало ясно, что сходни брошены ровно, каторга опять не оторвётся и бояться нечему, на борт тут же поднялся дворовый воевода и вслед за ним пара десятков служилых людей дворового приказа. К тому времени Фёдор уже воткнул иголку в подволок и повелел десятнику, чтобы он главного к нему проводил. Приказные бодро разбежались по палубам и стали ждать указаний. Двое же пошли с воеводой за десятником и остались ждать снаружи, воевода же к Фёдору зашёл.

– Отдай! – с ходу повелел он. – Кто ты – мне известно, зачем в Москву идёшь – тоже, но правды тебе не будет и не удастся тебе ничего!

Фёдор достал из-за пазухи пергамент и – развернув – показал его воеводе.

– За этим пришёл? – спросил он.

Воевода потянулся было за листом, но Фёдор положил его на стол, схватил тряпку и – макнув её в стоящую на столе миску с чернилами – быстро провёл ей по изображению.

– Что ты делаешь?! – воскликнул воевода.

Фёдор же по-быстрому исчернил лист и, бросив тряпку обратно в миску, отошёл от стола.

Воевода подскочил к пергаменту, схватил его, но было поздно. Пергамент вымок чернилами почти насквозь.

Воевода злобно уставился на Фёдора. Скулы его играли желваками.

– Оба сюда! – крикнул он.

Тут же дверь распахнулась, и за его спину словно бы впрыгнули два сурово глядящих на боярина молодца.

– Перевернуть всё! – медленно и тихо процедил воевода сквозь зубы. – Все свитки, письма, все пергаменты, всё, что найдёте, – сюда ко мне! Тут всё перетрясти! Обыскать всех! Догола раздеть! Бочки вскрыть, мешки вспороть, не найдёте – хоть доски отшивайте, или самих отправлю вёсла шевелить!

Бывшие опричники переглянулись. Один тут же бросился орать команды, а другой подскочил к Фёдору и рванул его за ворот, быстро, но тщательно обшаривая каждую складку его одежды.

Не найдя ничего, спрятанного на теле, он приказал Фёдору:

– Скидай сапоги!

Фёдор невозмутимо сел на табурет и снял их. Опричник тут же схватил обувь и, по очереди сунув руку в каждый сапог, начал шарить внутри. Не найдя ничего, он достал из-за голенища нож и, ухмыляясь, оторвал у сапог каблуки, после чего расслоил подошвы. Затем схватил шапку и распорол её. Там тоже не было ничего. Тогда он подошёл к боярину и стал спарывать и срывать с него одежду. Раздев его до исподнего, он переключился на одежду, лежащую в сундуках. Тщательно ощупывая штаны и рубахи, он бросал их на пол, у кафтанов вспарывал подкладки, подобно первой паре уродовал остальные сапоги.

Не найдя ничего, он взял ларец с грамотами и письмами и высыпал их на стол, после чего рукоятью ножа сбил замок с другого ларца, поменьше, быстро сунул себе за пазуху горсть золотых монет и, с трудом подняв его к груди, высыпал из него деньги на пол. В разные стороны покатились монеты. Воевода подошёл к столу и начал тщательно перебирать и просматривать документы. Опричник же тем временем начал перелистывать и перетряхивать все книги, которые лежали то тут, то там, и вскрывать у них обложки. Там тоже не было ничего.