Иван Тропов - Каратель

В глаза било солнце, а мушка лязгнула в зубы, уперлась в нёбо. Кислый вкус железа на языке…

Указательный палец тянул крючок.

Я пытался разогнуть его, замедлить, заставить давить не так сильно, но он сгибался, будто поверх него лег чужой, невидимый палец, твердый, как сталь, и давил, давил, давил, взводя курок…

Я боролся до последнего. До мига, когда понял, что курок вот-вот взлетит, чтобы тут же упасть, ударив бойком по капсюлю. До мига, когда почувствовал, что чертова сука так сосредоточилась на моем указательном пальце, что ослабила контроль над остальными мышцами.

Совсем немного приспустила поводья, но мне и нужно-то совсем немного… Пальцы левой руки чуть разжались, заскользили по титановой раме, нащупывая…

Два щелчка слились в один.

Курок уступил нажиму. С мягким кр-р-рак поднялся – и тут же упал, чтобы послать пулю мне в рот.

Но боек ударил в пустоту. В воздух.

Раньше щелкнула клавиша выброса барабана. Я достал ее непослушными пальцами. Успел!

Барабан отскочил в сторону. Подпружиненный стержень выкинул из камор патроны. Гильзы улетели вниз, блеснув на солнце. Звонко запрыгали по асфальту. Все в разные стороны. Там латунный бочок блеснул, вон там еще, третий вон где… Где-то среди этих пяти гильз – один целый патрон.

Пистолет уже не лез в рот, голова опустилась. Я чувствовал, как часть меня ловит взглядом разбежавшиеся гильзы, пытаясь понять, которая из них целый патрон. Его надо вернуть в барабан, чтобы завершить дело…

Я наконец-то нащупал, где эта тварь вползала в меня. Как она это делала.

Вот они, ледяные поводья…

Едва я попытался шагнуть, холодные нити натянулись, мышцы сзади ноги напряглись, превратив ногу в непослушный протез. Но зато я поймал одну ледяную ниточку. Оборвал ее. И не одной ногой, всем боком бросил тело вперед, чуть разворачивая.

Выставил ногу вперед – как была, несогнутой. И то же самое повторил с левой ногой.

И следил, напряженно прислушивался, как напрягаются мои мышцы – особенно те, что на задней стороне ноги. Мешавшие мне переставлять ноги. Я ловил ледяные ниточки, дергавшие за мышцы, и обрывал их.

Одну за другой. И не давал влезать новым – теперь я знал, где ее встречать. Понял, где она нашла брешь в моей защите. И перекрыл.

Несколько ледяных ниточек попытались незаметно заползти в уже закрытую брешь, но я ее перекрыл. Отзвук чужого удивления, досады…

И – удар. Не стараясь влезть незаметно, а пытаясь пробиться силой. Теперь чертова сука открыто долбила в меня, и ее ледяные щупальца наливались силой – я чувствовал, что она движется следом за мной, очень быстро, но и я теперь не хромал, а уже шел, бежал, несся изо всех сил, глотая обжигающий холодом воздух.

Я сбежал с дороги и забирал вправо, к холму. За верхушками деревьев виднелся последний этаж дома. Туда! Там жизнь, дома, люди… Там я спрячусь телом, затеряюсь сознанием. Пока чертова сука различит меня среди сотен других сознаний, я уже выберусь с той стороны города. Что-нибудь придумаю…

Земля была раскисшая. Ноги проваливались, скользили, комья земли облепили ботинки по щиколотку. Ноги превратились в две гири, но я рвался вперед. Удерживая между нами расстояние, на котором мог сопротивляться ее атакам. Кажется, даже чуть дальше она стала…

Я почувствовал, как ее щупальца перестали бить в то место, где прежде была брешь. Поняла, что здесь никак не влезть.

По крайней мере, с такого расстояния… Щупальца больше не набирали силу. Теперь они слабли, с каждым моим шагом. Расстояние между нами росло. Если чертову суку везли на машине, то сейчас машина стала.

Позади – уже далеко, метрах в ста, – заскрипело железо. Кто-то пытался открыть ворота, но искореженная створка не желала идти по рельсу.

Начался холм. Ноги вязли все сильнее, а я уже задыхался.

И ноги как чугунные. После борьбы с чертовой сукой в мышцах засел колючий жар. Слишком много сил забрали секунды, когда одни мышцы перетягивали другие. Усталость и жгучая боль, с каждым шагом все сильнее…

Позади стонало железо. Нет, ребятки! Черта с два вы откроете эти ворота! Я видел, как они вмялись в бок «мерина». Они сцепились с машиной намертво. Ни створке отъехать обратно, ни машину протолкнуть. Дальше своими ножками пойдете, с-суки.

Я бежал из последних сил – вершина и кусты были уже совсем близко. Еще чуть-чуть! Только не останавливаться! Только не останавливаться, ну!!!

Оскалившись, я рвался вперед, глотая холодный воздух, в груди все горело.

Сзади треснул выстрел. Слева и впереди, в паре шагов, вздыбилась тонкая струйка грязи и опала. Опять треснуло. И снова, и еще раз…

Я вломился в кусты. Голые ветки упирались в грудь, цепляли полы плаща. Отводить их не было сил – я задыхался и едва переставлял ноги, куда уж тут руками махать.

Ветви цеплялись, плащ сползал все дальше на руки, за шею. Наконец я просто вырвал руки, оставив его на кустах. К черту эти пурпурные тряпки! Мне и моего кожаного теперь вполне хватит. Если, конечно, доберусь до него…

Метров пять я рвался сквозь кусты, а сзади трещали выстрелы. Слишком далеко, чтобы попасть из пистолета, да еще на бегу… И все равно каждый раз я вжимал голову в плечи. Трус… Да, я трус. Только бы выбраться отсюда!

Кусты кончились, дальше были елочки – такие плотные среди облетевших березок и кустов, и я рискнул сбавить шаг. Хоть на миг передохнуть.

И обернуться. Бросить хоть один взгляд, что там. Сколько их.

Черт возьми… Лучше бы не оборачивался. Последние силы пропали. Я в самом деле надеюсь уйти от них? От этого?

Позади не было криков, не было приказов, не было вообще никаких звуков, кроме равномерного треска выстрелов – и тем не менее это были не отдельные люди.

Двадцать, а может быть, больше. Все в пурпурных плащах, и когда только успели одеться… И все они двигались как единое целое. Перстни на пальцах невидимой руки.

Сойдя с дороги следом за мной, они раскатывались в стороны широкой цепью. И все новые выскакивали из поселка. Ворота они так и не отодвинули: одни перебирались через зажатый «мерин», другие выбегали из пропускного пункта…

Трое в центре цепи. Двое в пурпурных плащах, а третий… третья… Далеко, и длинный кожаный плащ скрадывает фигуру. Но явно крепкая фигура, атлетичная. Высокая. И движения… Нет, не такие цепкие, как у мужчин в пурпурных плащах, но и не мягкие, не женственные. Порывистые, сильные. Хищник, поигрывающий от избытка сил.

И грива. В самом деле целая грива, густая, вороново-черная, блестящая на солнце. Волосы не заплетены. Наверняка без шпилек и гребешков, но не рассыпались, не падали на ее лицо и лоб. Взбитые назад, лишь тяжело вздрагивали на плечах и спине.

В центре цепи мужчины бежали, подстраиваясь под ее ход, а на краях неслись со всех ног, выдаваясь вперед и забирая все шире в стороны. В мешок берут.