Иван Тропов - Каратель

Это последнее, что я вижу. Я падаю, падаю, падаю – туда, где наконец-то можно послать все к черту…

Губы превратились в растрескавшуюся расщелину, между которой застрял язык – шершавый, как наждачная бумага. В глотке, в горле скребло при каждом сглатывании, не принося облегчения.

– Пить… Пить хочу…

– Сейчас. Держи.

Что-то прохладное и жесткое ткнулось мне в губы. Носик фляги. Я обхватил его, как теленок сосок, губами, не давая пролиться ни капле.

Господи, до чего же вкусным бывает коньяк…

– Все, все! Отлепись!

Носик фляги выдернули из моих губ. Я открыл глаза.

С закрытыми глазами мне казалось, что светит солнце, но нет. Всего лишь лампочка внутри машины, вот откуда золотистый свет сквозь веки. Уже давно стемнело.

Это был уже не «мерин», другая машина. Изнутри похожа на «лендровер» Гоша. Но не Гошев.

Я повернулся к Виктору.

Он был уже в привычной одежде. Его взгляд был невинен, как у новорожденного ангелочка.

– Сволочь, – сказал я.

– Да мне не жалко, просто захмелеешь. На. – Он бросил мне на колени бутылочку минеральной воды. – Тебе сейчас лучше просто воды, а не…

– Сволочь, – повторил я.

И он прекрасно знал, что это не за отнятый коньячок.

Только и не думал смущаться. И еще эта его чертова ухмылочка, которую однажды я вобью ему в зубы.

– Что, Храм Храмыч? Не понравилось? – Он глотнул из фляги, завинтил колпачок. – А как других плюшевыми мишками-ковбоями пользовать, со страшными револьверами, в которых холостые пустышки, так ничего, нравилось…

Я уставился в окно перед собой.

– Да ладно тебе… – вдруг совершенно другим голосом заговорил он. Его рука легла мне на плечо. – Не злись. Так надо было.

Я дернул плечом, сбрасывая его лапу:

– Зачем?

– Ну – зачем… Выманить надо было.

– Катька?

Сдается мне, никуда-то эта мелкая жидовочка не убежала. С-сучка. Как играла-то, а!

– Ну да… – очень миролюбиво пробормотал Виктор, косясь на мои сжавшиеся кулаки.

– А если бы я там сдох?

– Ну не сдох же…

– Сволочь.

– Повторяешься, Храмовник…

– Да ну?!

Виктор ответил своей фирменной ухмылочкой.

Но сейчас она меня не разозлила. Злость уже вытекла из меня куда-то. Вся, до последней капли.

– А Старик… – Я облизнул губы. Вновь сухие-сухие. – Катя сказала, ты был вместе с ним, когда они пришли.

Виктор медленно и шумно потянул воздух. Так же медленно и шумно выдохнул. И как-то совершенно незаметно оказалось, что к концу этого маневра он смотрел уже не на меня, а в темноту за лобовым стеклом.

Я молчал, боясь повторить вопрос. Если бы Старик был жив и все это время был с Виктором, он бы не разрешил ему выкинуть со мной такую штуку.

Но если Старик не с Виктором, но все-таки жив…

– А Старик… – опять начал я и опять не решился договорить.

Не знаю, какой ответ я боялся услышать больше…

Виктор лишь чуть качнул головой, не поворачиваясь ко мне.

Нет…

Значит, все-таки нет…

Стоп! Я помотал головой. Стоп… А откуда он может знать точно?

– Думаешь или уверен?

– Знаю, – сказал Виктор.

Чертов самодур! Вечно-то у него на все вопросы есть ответы, даже когда он не может знать!

– Как это ты можешь…

– Видел, – сквозь зубы проговорил он, продолжая глядеть в темноту перед собой.

Видел… Как он мог видеть?

– Я как раз занимался с его девочкой, – заговорил Виктор, – когда… – Он сжал губы и замолчал.

А я почувствовал, как лицо заливает жар.

– Ты… Ты был с ним?.. Когда они…

Виктор молчал.

– И ты бросил? Бросил его?!

Я крутанулся, целя правым кулаком ему в лицо, но все тело было какое-то чужое, непослушное… он легко перехватил мой удар. Сжал меня за запястья, вцепился двумя руками – здоровый, за метр девяносто и под сто кило, – и встряхнул меня так, что зубы клацнули.

– Ну ты!!! – Он дышал мне в лицо, и вдруг оказалось, что вечно смешливые карие глаза почти обжигают. Оказывается, под вечной ухмылкой было что-то настоящее. Там была ярость – и там была боль. – Что ты знаешь, а?! Что – ты – знаешь?! – Он еле сдерживался, я чувствовал это. – Как дал бы! Да… инвалид, б-битый, да недостреленный… Уймись, понял?

Он толкнул меня обратно в кресло. Отвернулся и уставился в свое окно. На скулах играли желваки.

– Ты его бросил, – сказал я.

– Они окружили дом.

– Вот именно… А ты его бросил.

Бросил Старика. Беспомощного в этом его инвалидном кресле. Одного, окруженного этими пурпурными и гривастой! Бросил без единого шанса!

– Ты мог его вытащить. Должен был вытащить!

– Не знаю, мог ли я его вытащить… – глухо проговорил Виктор. – Они окружили дом, пять машин, а потом еще эта сука… Да не в том дело! – Он вдруг врезал себе по колену. – Не в том дело, понимаешь?!

Он повернулся ко мне. На его лице не было злобы, одно лишь глухое отчаяние.

– Я бы потащил его, даже если бы точно знал, что нам двоим не выбраться. Все равно потащил бы.

– Так почему же ты здесь?..

– А ты, оказывается, маленький, жестокий щенок, Крамер, – прищурился Виктор. Отвернулся в темноту. Вздохнул. – Почему я здесь… Он сам не пошел со мной. Вцепился в эту свою девочку и не пошел.

– Ну да, конечно, – ухмыльнулся я. – Он дал тебе оправдание, чтобы ты мог сбежать, и ты тут же вцепился в эту соломинку! И сбежал как последний…

– Не мели чепухи, Храмовник, – неожиданно спокойно сказал Виктор. Снисходительность вернулась на его лицо, непрошибаемая самоуверенность. – Вот уж чего Старик не стал бы делать, так это играть в такое тупорылое благородство.

– Но…

– Да сиди ты! – отмахнулся он. – Сиди и слушай, если сам думать не научился! – Он повернулся ко мне и заговорил медленно и терпеливо, будто ребенку объяснял: – Это все сказки с геройством для горячих щенков вроде тебя. А Старик… Он жизнь на это положил. Понимаешь? Жизнь. Всю свою жизнь. Ради того чтобы этих сук резать. Это было для него важнее всего. Понимаешь? А теперь подумай: что можем ты или я по сравнению с ним? Подумал? Если бы ему пришлось выбирать между тем, чтобы я бежал один, без него, и точно спасся – или чтобы мы выбирались вдвоем, с призрачными шансами уйти, хотя бы и одним к ста… – Виктор усмехнулся, заглядывая мне в глаза. – Нет, Крамер. В сопливое геройство он играть не стал бы. Он бы вцепился мне в шею своей клешней как краб и заставил бы меня тащить его оттуда. На коляске или на своем хребте, если не получится на коляске. А потребуется, так хоть на карачках с ним на шее.

– Но… – Я помотал головой. – Ты же сам говоришь, что у вас был шанс уйти!

– Да я тебе говорю: не в том дело! Не в том, понимаешь? Вдвоем мы, может быть, и выбрались бы. Вдвоем… Девочка эта его чертова, сирена увечная! Не брошу, и все тут…