Николай Гуданец - Главнокомандующий

За время его отсутствия компьютер вошёл в режим дремоты, мониторная рамка над видеоблоком превратилась в туманное облачко Галактики, мерно пульсирующее, просквоженное разноцветными искрами. Генерал нахлобучил шлем, натянул сенсорные перчатки, бормоча под нос молитву Святому Духу: «Царю Небесный, Утешителю, Душе Истины, иже везде сый и вся исполняяй, сокровище благих и жизни подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша. Аминь». Сердце отозвалось, дрогнув под тихим уколом благодати. Добрый знак.

Чуть слышно зажужжала система охлаждения процессора, компьютер очнулся и вышел на полную мощность, ожидая команды.

Шевельнув пальцем в перчатке, Березин переключился с монитора на шлем, затем привычным жестом тронул плашку «Кабинет». Перед ним развернулась просторная светлая комната, неотличимая от настоящей, кабы не односложные таблички, мерцающие на резной антикварной мебели. На просторном палисандровом рабочем столе красовался автопортрет березинского компьютера, обок высился шкаф «Щелкопёры», набитый подшивками сетевых газет и журналов, в углу притулилось атласное лепестковое кресло «Ликбез», над ним – длинная полка с переплетёнными в тиснёную кожу фолиантами энциклопедий.

Подойдя к бюро «Писанина», генерал выдвинул последовательно несколько ящичков, вынул перевязанный кодовой ленточкой рулон с докладом и запихнул его в карман. Невольно покосился на дверь с табличкой «Личное», вздохнул и шагнул под арку служебного хода, по пути взяв со стола переговорную трубку спецсвязи. Казённого вида коридор, сужаясь, убегал в сизую даль. Вместо ковровой дорожки его пол украшала луговая трава, пестревшая крупными ромашками. На ходу Березин отметил, что этот виртуальный изыск уже изрядно ему приелся, пора тут незабудки вырастить, пожалуй.

По мановению генеральской руки перед ним возникла пёстрая схема отлаженных контактов, и, неторопливо шагая вдоль коридора, он задал компьютеру сценарий: разыскать лейтенанта Окамото, соединиться с ним, затем переключиться на заседание комиссии ООН.

Маршрут на гравиплан Псковской базы остался зарезервированным в оперативной памяти, поэтому подключение прошло почти моментально. Мелькнуло сообщение о готовности к переброске, затем компьютер запросил подтверждение. Генерал прекратил ходьбу, нажал кнопку «Да» и тут же ощутил себя внутри кибернетического манекена, установленного на кресле в хвосте десантного отсека специально для вирельных надобностей Березина.

Гравиплан возвращался на базу, за овальным иллюминатором струилась облачная кисея, десантники мирно подрёмывали, откинув спинки кресел, слева впереди, через проход, зияло пустое место. Краузе, царствие ему небесное.

– Лейтенант, – повернув голову, негромко окликнул Березин сидевшего рядом Окамото, который лакомился пайковой шоколадкой.

– Слушаю, товарищ генерал.

– Как пленный, в порядке?

– Так точно, товарищ генерал, – отрапортовал японец через кибертолмача. – Экипировку с него сняли, сунули его в клетку, окатили водичкой из ведра, чтобы шкура не пересохла. Всё никак угомониться не может. Шипит, дрыгается. Злющий, как сатана.

– По прибытии пусть его сразу медики осмотрят, – распорядился Березин. – Мало ли что.

– Есть, товарищ генерал. Обязательно.

– Хадсон сегодня отличилась, – продолжил генерал. – Не растерялась, уложила медузняка очень грамотно. Кажется, это второй чужак на её счету?

– Так точно.

– Объявите ей благодарность от лица командования, – распорядился Березин. – Скажите, что получит медаль «За отвагу». И передайте Чукарину, пускай сверлит дырочку. Ему за такого пленного причитается Георгий второй степени.

– Есть, – Окамото расплылся в улыбке.

– Как там мальчик, которого Хадсон выручила?

– Жив-здоров, только перенервничал очень. Поместили в медбокс. Фельдшер укольчик сделал, и парень уснул.

– Имеются ли у вас вопросы, пожелания?..

– Никак нет. Разрешите отметить, эти новые винтовки, тульские, очень хороши, – лейтенант прицокнул языком. – Они гораздо мощнее прежних. И сервис прицеливания у них просто блеск.

– Добро. Что ж, счастливо оставаться.

Однако вместо того чтобы прямиком направиться в штаб-квартиру ООН, генерал задержался в десантном отсеке. Ежемесячные отчёты перед комиссией Совбеза надоели ему хуже горькой редьки. И прежде чем окунуться с головой в финансово-дипломатические дрязги, он захотел ещё хоть немного побыть среди тех, кого он сегодня водил в атаку.

Вольготно развалившись в креслах, десантники лениво болтали о том о сём.

– Слушай, Ваня, я всё хотел спросить, а почему у тебя фамилия такая – Стразд? – повернувшись к соседу, спросил худощавый длинноносый Жан Дрейфус.

– Вообще-то по метрике я раньше был Ивар, – застенчиво признался тот. – Ну, потом взял себе русское имя, так проще. Фамилию тоже хотел сменить на Дроздова. Потому что по-латышски «страздс» значит «дрозд». Но батя рогом упёрся и ни в какую. А пятую заповедь нарушать неохота.

– Да, у вас, у католиков, это строго, – понимающе кивнул Дрейфус.

– С чего ты взял, что я католик? – чуть ли не с обидой возразил Стразд. – Православный я.

– И давно перешёл?

– Никуда я не переходил. Если хочешь знать, у меня предок был православным батюшкой, ещё при государе Александре Освободителе. И вообще, мы, латыши, славяне. То есть, русским доводимся двоюродными братьями, понял?

– А, ну да, нам палестинцы тоже родня, – с ехидцей вставил сидевший через проход Боря Файнберг.

– Ты на что намекаешь? – взъерошился Стразд,

– На братскую дружбу до гроба. С оккупантами и мигрантами.

– Тю-у, вспомнил тоже. Когда это было...

– А я-то думал, все прибалты – католики, – перебил Файнберга Жан, стараясь закрыть щекотливую тему.

– Ты нас не путай с литовцами. У нас, у латышей, православные князья были ещё в двенадцатом веке, – горделиво заявил Стразд. – А потом пришли тевтоны и всё опошлили.

– Ну, да, столицу вам построили, – вмешался задетый за живое Зигфрид Вернер. – Между прочим, мой прадед оттуда родом, из фольксдойчей.

– Так мы с тобой вроде как земляки, Зига?

– Ага. На одном плетне онучи сушили.

– Слушайте, братцы, так мы когда в Данию давеча летали, вашу Ригу видели? – сообразил Дрейфус. – Это где колокольни торчали из воды, а вместо улиц каналы, да?

– Точно, – подтвердил Стразд. – До потопа очень красивый город был. Мне бабушка открытки показывала. Дома такие, старинные, в лепнине, как торты, называется югенд-стиль... Эх, до чего жалко... А я родился в Томске. Когда паспорт получал, имя сменил. Косые взгляды настогвоздели, знаешь ли. Старики до сих пор считают – раз латыш, значит, нацист, и точка. Ну, какой же я нацист, к ебене матери?!