Андрей Горюнов - Контакт первой степени тяжести

– Что? Ну, если предельно просто – это приглашение стать Богом. И кстати, если хочется, то вмешиваться здесь – в историю, в политику – пожалуйста. Когда узнаешь, правда, больше – тебе это почти расхочется. Но это к слову. Не иметь забот, ограничений. Делать только то, что хочешь. К чему душа лежит. Твой новый статус – от тебя – лишь по способностям, зато тебе – все, что ты хочешь, – по потребностям. Такой вот внезапный коммунизм, что ли?

– Какой же смысл в этом приглашении для них?

– А как же? Они в себя как бы кровь вливают. Молодую, свежую. Но лишь здоровую, конечно. Ты сдал все экзамены – почти! Сам сдал, без подсказок. Опять же – почти. И можешь, в общем, влиться. Стать Богом. И жить себе, поживать. Десятки тысяч лет жить, мимоходом замечу…

– Но все-таки не вечно?

– Нет, мой друг! И Боги, знаешь, умирают.

– Да. Об этом я и сам догадывался.

– Прекрасно! Ты пей давай – что ты держишь ее на весу? Тебе, я понимаю, нечего терять здесь, в человеческой шкуре. Они, кстати, то есть мы, мы берем ведь только одиноких. Чтобы родных не огорчать. Обидно ж, если папа или мама исчезает. Тебя в Москве ничего не держит, по сути. Ничего и ничто! Взамен же этого «ничто» ты получаешь все. Почти, опять же, все.

– И любовь?!

– Конечно! Разумеется, старик.

– И полную свободу – быть кем хочешь?

– И даже чем ты хочешь. Хочешь, можешь стать камнем, ложкой, горой, ручейком, островом…

– Но – в том числе – и просто человеком?

– Да! Вот, например, как я сейчас – я ж говорил уже.

– И говорил еще – что едва ли я этого захочу.

– И это говорил. Все верно. Да ты уже был ведь человеком сорок два года, старик, – сколько же можно: одно и то же почти изо дня в день!

– Ты очень часто стал повторять «почти». Почти я сдал экзамен, почти без подсказки, почти все получишь. Почти, почти, почти…

– Да, друг Коляныч. Почти – это важно, старик. Важно потому, что ничего абсолютного в мире не бывает.

– Почти? – спросил Белов улыбаясь.

– Я гляжу, что ты, Коляныч, уже все почти понял и уже почти согласился.

– Да… Это правда: терять-то нечего. А пожить несколько тысяч лет, побывать, посмотреть, понять. Занятно, что говорить! Одна только загвоздка у меня, да и то небольшая. Мне ведь нужно два билета, Борис. Я же теперь женат.

Борис расхохотался.

– Старик, послушай, ты – один. Ты здесь. И только ты. Лишь ты в контакте. Один. Здесь нет никого, кроме нас.

– Ты можешь Ленку высвистать сюда?

– Могу, но это… Тут запрет, старик. Тут – глухо.

– Но мы ж друзья. А ты – Бог, как-никак?

– Я – Бог. Все верно…Но это не проходит. Ты должен сам, понятно, сам сюда явиться. Как я сюда пришел, как ты… Ведь ты же сам пришел, да?

– Но ты ж мне помогал? Ну, молния там, падение со скалы…

– Да. Но тоже почти! В падении со скалы – тут тебе натурально повезло. А с молнией – согласен, я козла прижег по маковке – это моих рук дело. Да и наручники ты без меня бы тоже – хер порвал бы. Но дело-то не в этом! Одно дело – помочь. Тому – кто очень хочет! И изо всех сил старается – ты это тоже себе заметь! И совершенно другое дело – притащить по блату. Как говорят в Одессе – две большие разницы. На Бога надейся, а сам не плошай. Бог за тебя стирать, ботинки чистить, в муфельной печи керамику обжигать не будет. Потому что не Боги горшки обжигают.

– Тогда вернемся на исходные.

– С удовольствием! Билет имеешь ты. И только ты. Ты можешь его взять, а можешь и отказаться. Однако ты учти и то, что отказываешься ты только раз. И навсегда. Потом, отказавшись, если вдруг передумаешь, то уже все, уже не переиграешь – второго приглашения не будет.

– А если я вернусь в Москву, и снова – с ней – сюда?

– Смешной ты человек! Ты думаешь, они к себе любого берут? Кровь свежая нужна, это верно. Но не любая группа. А только А1, старик, ты ж понимаешь…

– А вдруг у Ленки именно А1 и есть?

– Тогда, наверно, я сказал бы тебе нечто иное, не находишь? Таланты им нужны, старик, таланты.

– А у меня какой талант? – Белов почти что испугался.

– Скажу! Но ты не обижайся. В тебе талант порядочности. Верность, знаешь, есть такое понятие? Обязательность? В тебе этого добра почти на сто процентов. А это редкость страшная – во всей известной части нашей Вселенной. Скажу по секрету, не только в России бардак, а и во всей Галактике – тоже. Обещают, не делают. Накалывают, напаривают, обувают – это повсеместно. Порядочность, Коляныч, очень ценится. Именно потому, что ее мало.

– Ты что-то крутишь, Борька. Я вижу, ты врешь ведь, скотина. Что-то недоговариваешь, хитришь, крутишь мне мозги!

– Ничуть. Я прямо говорю: у вас двоих нет шансов. И если ты уйдешь, то ты уйдешь.

– Ой, врешь ты, Борька! Брешешь: я же по глазам вижу. Шанс есть всегда – не ты ли в бытность любил повторять: «шанс есть всегда», «шанс есть у всех»?! Не может быть, не верю, чтоб шанса не было! Один шанс есть? Из тысячи? Из миллионов миллиардов?

– Еще раз повторяю я тебе: если ты уйдешь – получишь скромный дар – за беспокойство, ну, вот как сцепщик. И все. Назад дороги нет.

– Да почему назад? Ведь это не назад дорога, а вперед! Я говорю: да, я согласен. Но я в Москву сгоняю – за женой… Что здесь такого?

– Ох, Коляныч, ты все-таки – как и все люди – питекантроп тот еще! По слогам, специально для слабоумных и неинформированных: мы все живем отдельно – каждый живет сам. Может быть, ты сроду не обращал на это внимание, но это именно так, ты поверь мне уж на слово. Рожденье взять – каждый рождается в одиночку, смерть – тоже каждый лично подыхает – ни за Родину, ни за Сталина – а только за себя за самого. И больше ни за кого. Перед Богом – аналогично – ответственность сугубо персональная. Что я тебе элементарные вещи объясняю? Известно уже тысячелетия. Любому же козлу ясно.

– Я все-таки попробую.

– Ты можешь даже не пытаться. Это неудача. И не простая там осечка. Это смерть.

– А что мне иначе, скажи – тюрьма? За то, что я тебя «убил»? Да уж, конечно, лучше подохнуть, чем такая перспектива замечательная реализуется!

– Решайся, Коляныч, решайся, – сухо произнес Тренихин.

– Решился! – Белов бросил картонку в костер. – Нужно два билета.

Билет мгновенно вспыхнул ярчайшей вспышкой, брызнув во все стороны голубыми нежными искорками, и исчез, как растаял, не оставив в воздухе ни малейших следов.

Тренихин долго молчал, глядя в огонь.

Наконец он, старательно отводя глаза в сторону, тихо спросил:

– Что хочешь получить в дар? Навек и на прощанье? Проси и – сбудется!

– Чтобы менты от меня отстали. Мне кажется, это справедливо.

Тренихин чуть заметно улыбнулся, потеплел лицом.

– Да, справедливо. – Зажав пальцем одну ноздрю, он высморкался в костер и закончил мысль: – Справедливо, но неисполнимо.