Андрей Горюнов - Контакт первой степени тяжести

– Да я же объяснял вам – он растаял!

– Он что – Снегурочка?

– Нет. Но он растаял.

– А собака?

– Собака? – Власов замешкался, размышляя: соврать или правду сказать. – Да! – решился он наконец, наивно полагая, что только правда спасет его – одна правда и ничего кроме правды: – Собака растаяла тоже.

– Послушайте, Власов, но сегодня утром вы утверждали, что они оба улетели.

– Да потому что я не видел! Глазами не видел! Я спиной же к ним был.

– Так кто же улетел, а кто растаял?

– Я! Я улетел. На вертолете, с летчиком. Газету он читал. «Вечернюю Воркуту». И не видел ничего. Я это так говорю: растаяли. А точно если – ну, исчезли – вот и все!

– Да что они исчезли, нам и без вас понятно! Я получить от вас иное хочу – как, куда, за что вы их?

– Я?!? Я пальцем к ним не прикасался.

– Ну, хорошо. А вы, кстати, знаете, что об вас с Калачевым говорят за вашей спиной? Вас по этому делу так охарактеризовали: Моцарт и Сальери!

– Но я не убивал, поверьте!

– Ну, ясно: Сальери – это, значит, вы. Сами признались!

– Нет-нет, я – Моцарт! Я! Но Калачева с собакой я не убивал!

– «У попа была собака» – это вот точно! Такой у нас с вами разговор уже который час продолжается. Хватит, я думаю! Не смею спорить с вами. Не хочу больше вас слышать, пока вы в таком возбужденном состоянии. Вы, давайте-ка, подлечитесь сперва, отдохните. А потом и продолжим! – и. о. нажал кнопку…

Тут же в дверях возникли два дюжих санитара…

– Не понял… – встрепенулся Власов.

– А что здесь понимать? Подумайте немного и сразу поймете. Вам надо подлечиться, отдохнуть.

– Я дома отдохнуть могу!

– Конечно, можете. Но дома вас, Владислав Львович, не смогут освидетельствовать психиатры. Это раз. Да и боюсь я за ваших родных: вдруг тоже – улетят, растают. – И. о. кивнул. И Власова скрутили.

Беловский вернисаж в Доме художника демонтировали быстро, споро: художников в России до фига – ну, значит, очередь.

– А эту вот картинку я себе сопру, – сказал один из работяг, занятый на разборке экспозиции.

– Плесецк. Космодром. Старт, – прочитал название другой. – А что ты в ней нашел?

– Не знаю сам. Она какая-то живая.

– Вот чудак! Типичный соцреализм.

– А ну и что? Лично мне нравится. Это куда талантливее даже модного ныне Тренихина. Вон его восемь акварелей – сравни!

– Тебе все нравится. Я уже заметил.

– Согласен. Вообще жить – это здорово.

– Может быть. Но не в России.

– Ну почему? Россия – чудесная страна. Ты просто еще не врубился.

– Зато она в меня врубилась.

– Одно другому не мешает: взаимопроникновение. Вот, глянь – космодром. Это же не случайно все. Старт. И вверх пошла. Не случайно!

– Что не случайно-то?

– Да то, что во Вселенную первыми выперли мы, страна абсурда, страна бездонных горестей, неисчислимых бед, самого черного юмора и самой светлой доброты.

– Ох и загнул ты! «Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых…» – так, что ли? Ты кем был-то, до того как разнорабочим стал?

– Искусствоведом. Профессором.

– Оно и чувствуется. Держи назад свою картинку.

– Спасибо.

– Не потеряй.

…Ракета медленно пошла все выше, выше, выше, вытягивая за собою из-за черной кромки леса длинный шлейф ревущего огня…

И, ускоряясь, устремилась вверх.

Вверху она уменьшилась, превратившись в пульсирующий тоненький язычок огня, а потом – просто в звездочку… Через секунду даже звездочка растворилась в черном небе и погасла.

Грохот стих. Настала тишина.

На успокоившемся звездном небе блеснула вдруг иголка света, другая, третья…

Сполохи полярного сияния развертывались все шире, захватывая небо в полной тишине…

…Ко мне придите – обманутые… униженные… оскорбленные… сирые… ограбленные… духом блаженные… И – да обрящете.