Дэйв Дункан - Струны

— Козел-провокатор. — В голосе Седрика слышалось отчаяние. — Козел, ведущий стадо на бойню.

— Прекрати сейчас же! — Элия болезненно ткнула его кулаком под ребра. — Ты ничего не знал! Да мы и сейчас почти ничего не знаем. Трудно понять, как все это могло быть устроено без участия Девлина. Тип он, конечно же, скользкий, но совсем не дурак. Не может ли быть, что его тоже вытащили назад, вроде как вас, и там осталась одна Пандора?

— Возможно, — пожал плечами Седрик. — Я пробовал заговаривать о Девлине, так они молчат и все тут — что Фиш, что Багшо.

— При малейшем подозрении, — продолжала Элия, — он должен был сделать все возможное, чтобы гарантировать себе обратный билет. Девлин очень дорожил своей шкурой. Он же не какой-нибудь там камикадзе, фанатик, готовый ради справедливости пожертвовать даже…

— A-a-a-a!

Седрика словно ударило электрическим током; судорожно выгнувшись, он отшвырнул Элию на пол, а затем сжался в тесный комок и заткнул уши руками — заткнул, безуспешно стараясь заглушить детский голос, отчаянно вопивший: Я не буду! Я не буду!

Голос, звучащий в его голове, начал стихать, превратился в неразборчивое всхлипывание, исчез совсем. Кто-то.., почему “кто-то”?

Элия включила свет и теперь осторожно отдирала его ладони от ушей. Еще минута — и ноги Седрика перестали дергаться. Элия пыталась обнять его и успокоить — веселенькое занятие, когда перед тобой такая вот двухметровая жердина, скрученная в шар и завязанная узлом, — и она ворковала над ним, как мать над больным ребенком: “Все хорошо, все хорошо, не бойся, ничего тут страшного нет, видишь, я же тут, рядом, и все в порядке, и бояться нечего…»

Затем колыбельная началась снова — в который раз?

Седрик распрямился и только теперь понял, что весь взмок, обливается потом и что ему очень холодно, даже зубы стучат.

Элия облегченно вздохнула, обняла его за плечи, откинула с полубезумных глаз слипшиеся рыжие пряди.

— Седрик?

— Я уже в полном порядке.

Не был он ни в каком порядке. Седрика охватило ужасное предчувствие, что сейчас он расплачется, расплачется взахлеб, навзрыд — и что же подумает тогда Элия? Он снова сжался, а Элия положила его голову себе на грудь и снова гладила его по волосам, только ничего не говорила. Долгое молчание.., ровный стук ее сердца.., дрожь все слабее и слабее…

— Что тебя испугало? — спросила Элия. Седрик начал заикаться — и не произнес ни слова. “Я же и сам не знаю! Слюнтяй! Идиот!»

— Я не помню. — Он снова выпрямился. — Спсихел я, наверное, вот что.

— Нет, на тебя это не похоже. — Однако вид у Элии был озабоченный. — Просто реакция на трудный день — на уйму трудных дней подряд. Неутомимых людей не бывает, у каждого свой порог разрушения. Но ты не бери это в голову. — Она улыбнулась и осторожно чмокнула Седрика в распухший нос. — Подумай лучше про завтра. Так что же, с возвращением Абеля все переигрывается назад? Как я понимаю, он снова возглавит экспедицию на Тибр.

— Наверное.

— Ну а как же еще, ему же нельзя вылезать на люди! И ты тоже — ты должен исчезнуть. Ты же теперь никто, тебя просто нет… — Видимо, Элия заметила сомнение, скользнувшее по лицу Седрика. — Или я ошибаюсь?

Вопрос о Тибре поверг Багшо в полное смущение, немец говорил что-то неопределенное, заикался и вообще не был похож на самого себя.

— Надеюсь, что не ошибаешься, — промямлил Седрик. — Очень надеюсь.

Элия вздохнула и прижалась к нему всем телом.

— Выключить сеет!

Лицо Элии — фантомное его изображение — быстро таяло в обрушившейся на комнату темноте.

— А теперь забудь все это, — сказал ее голос. — Потому что я тебя люблю. Я люблю тебя до безумия, и я буду делать сейчас с тобой восхитительные, предельно развратные вещи.

Седрик еще дрожал — нет, не дрожал, но чувствовал внутреннюю, готовую вырваться на поверхность дрожь, и причин к тому было много — и этот странный припадок, и воспоминание о СОРТе, и лицо Фиша, когда тот…

— Я, пожалуй, не смогу, — сказал он. — Но все равно я тебя люблю.

— Отойдешь, — уверенно пообещала Элия, покусывая мочку его уха. — Только не лежи колодой и не вздыхай, что не можешь, — делай что-нибудь.

Просто удивительно, с какой легкостью может женщина заставить мужчину забыть обо всех бедах и тревогах.

— Зубная щетка? Так я пойду побреюсь.

— Не надо.

— А как твои болячки?

— Не думай о них. Ни о чем не думай, начинай — и все.

Седрик чувствовал, как к нему возвращаются силы.

— А ты спать не хочешь?

— Я влила в себя сто литров кофе. Ты будешь при деле до самого полудня и получишь все, что только мог вообразить — во сне или в самых диких своих мечтах. Только попроси. Борьба без правил, все приемы разрешены.

День, начавшись так хорошо, просто обязан становиться час за часом все лучше и лучше. Седрика разбудил поцелуй. За потолочным окном занимался сероватый рассвет, Элия успела уже одеться. Вид ее лица заставил Седрика виновато съежиться — губы распухли, щеки исцарапаны, глаза красные. Впрочем, у него тоже прибавилось царапин, вперемежку с отчетливыми следами зубов. Иногда их любовь была мягкой и нежной, иногда — дикой и необузданной, но и в том, и в другом случае она превосходила все, о чем Седрик мог помыслить.

Элия отскочила, и его руки схватили пустоту.

— Приводи себя в порядок. Встретимся за завтраком, через полчаса.

— Подожди! — остановил ее Седрик. — Да я же не могу!

— Не можешь — что?

— Я тут как в тюрьме. Заключенный я. Страх, на мгновение охвативший Элию, тут же сменился бешенством.

— Заключенный? Как это так — заключенный?

— А может быть — и ты тоже. — Седрик сел и начал крутить головой в поисках одежды. — Мы на самой верхушке купола — вон окно, оно же настоящее. Спуститься можно лишь спиралатором, а как только я встану на ступеньку, он изменит направление.

Все это объяснил ему Багшо, объяснил спокойно и подробно.

— Только встань сюда, — говорил он, — и Система сразу узнает. Она запустит спиралатор в противоположную сторону и будет себе крутить его с такой скоростью, что и пешком по ступенькам ты никуда не уйдешь. Ты быстрее — и лестница быстрее. Поверь мне на слово и не экспериментируй, а то, не дай Бог, кто-нибудь там внизу покалечится.

Описывая безвыходность (безвыходность в самом прямом смысле слова) своего положения, Седрик начал одеваться. А вот странное дело, почему натягивать, скажем, трусы на глазах у девушки ну вроде как стыднее, чем просто быть голым? За спиралатором наблюдали три камеры. Как только Седрик пытался подойти к бегущей вдоль пола дорожке, на них начинали мигать лампочки. Камеры наглухо упрятаны в бронированные кожухи. Инструментов тут нет никаких, ни самой вшивой отвертки.