Джерри Пурнелл - Легион Фалькенберга

— Послушай, Хэл, — сказал он мне, — твоему отцу следовало улететь с Земли. Здесь не место таким людям. Здесь нужны люди, которые хотят безопасности, подчиняются правилам, люди, которые любят пекущееся о них государство, а не отчаянные парни, вроде твоего отца и тебя. Даже если на этот раз ты сумеешь вывернуться, все равно снова попадешь в неприятности. Тебе придется улететь, а это лучше сделать офицером СВ, чем просто колонистом.

Он был прав. Я гадал, почему он сам остается. Вероятно по тем же причинам, что и мой отец. Постарел, привык к дому, нет сил для нового старта. Я ничего не сказал, но он, должно быть, догадался, о чем я думаю.

— Я по-прежнему могу приносить здесь пользу. Я пожизненный судья — это звание у меня нельзя отобрать без очень основательных причин, и я все еще могу помогать таким парням, как ты. Здесь тебя ничего не ждет, Хэл. Будущее там. Новые миры. Их открывают ежегодно. Отслужи срок во Флоте. Посмотри мир и реши, где бы ты хотел вырастить своих детей. Где-нибудь на свободе.

Ничего другого придумать я не смог и поэтому позволил ему направить меня в Академию. Там-то все было нормально. Флот — своего рода братство. Всю жизнь я был одиночкой — не потому, что мне этого хотелось — видит Бог, мне хотелось иметь друзей! — но потому, что я никуда не вписывался. Академия — совсем другое. Трудно сказать, в чем именно. Во-первых, тут нет беспомощных, которые ноют и просят мир позаботиться о них. Не в том дело, что мы так уж пеклись друг о друге. Если твой одноклассник слаб в математике, ты ему помогаешь, а если кто-то отстает в электронике — я отставал, — отличник по этому предмету просидит с тобой всю ночь. Но если после всего этого ты не справляешься, с тобой покончено. Однако тут кроется нечто гораздо большее. Не могу объяснить ощущения общности и братства, которое испытываешь во Флоте, но оно совершенно реально, и именно его я искал всю жизнь.

Я провел там два с половиной года, и все это время мы трудились, изучая все: от ухода за оружием до основ наук, от гражданской инженерии до дорожного строительства. Закончил я седьмым на курсе и получил назначение, а еще — месячный отпуск, чтобы попрощаться с матерью и своей девушкой… впрочем, девушки у меня не было; я только притворялся, будто она у меня есть. И оказался на корабле Олимпийских линий, направлявшемся в другую звездную систему.

«И вот я здесь», — подумал я, и посмотрел вниз на планету, стараясь узнать места, которые видел на карте нашей подготовительной программы. И одновременно прислушивался к тому, что говорят солдаты в помещении. Инструкторы в академии говорили нам, что офицер может многое узнать, прислушиваясь к подчиненным, но у меня было мало возможностей для этого. Три недели назад я был на пассажирском корабле, а теперь нахожусь неизвестно где, в древнем военном транспортнике, а командир части заставлял нас тренироваться так напряженно, что больше ни на что времени не оставалось.

В помещении всего несколько иллюминаторов, и все они заняты офицерами и старшими сержантами. Рядом со мной сержант Гернан описывает то, что видит. Несколько молодых морских пехотинцев, в основном новобранцы, толпятся у него за спиной. Более опытные солдаты дремлют на сиденьях.

— За городскими стенами мало что видно, — сказал Гернан. — Деревья, похожи на кустарниковые дубы. А другие, кажется, оливы. Есть пальмы. Должно быть, с Земли. Никогда не видел пальм, которые не были бы с Земли.

— Эй, сарж, а крепость видишь? — спросил капрал Рофф. — Да. Похожа на пост СВ. Ты будешь в ней как дома.

— Мы все будем, — согласился Рофф. — Конечно. Боже, ну почему мы?

— Подарок тебе на день рождения, — сказал Гернан. — Радуйся, что сегодня уйдешь. Подумай о тех несчастных ублюдках, что остаются в этой жестянке.

Корабль сделал круг над гаванью, скользнул на коротких крыльях и опустился на воду у берега. Волны в два и больше метра создавали серьезную качку, и корабль сильно кренился. Одного из новых новобранцев тошнило. Сосед подал ему пластиковый пакет.

— Эй, Дитц! — позвал Рофф. — Хочешь жареного бекона? Солонинки? — Он улыбнулся. — Может, кусочек коровьего рубца…

— Сержант Гернан.

— Сэр!

Капитан больше ничего не сказал. Он сидел впереди, в десяти рядах от меня, и я не думал, что он прислушивается, но не удивился. За последние три недели я понял: немногое ускользает от внимания капитана Джона Кристиана Фалькенберга.

Гернан позади меня напряженно сказал:

— Рофф, еще одно слово…

Приятель Дитца достал новый пакет. Больше никто не смеялся над новобранцем. Вскоре шаттл переместился в закрытую гавань, где не было волн, и все почувствовали себя лучше. Подошел длинный буксир и повел корабль к бетонному пирсу. В гавани не было никаких других кораблей, лишь несколько небольших лодок.

В помещение вошел флотский офицер, огляделся и отыскал Фалькенберга.

— Сэр, губернатор просит, чтобы ваши люди в полном вооружении помогли переправить отряд заключенных.

Фалькенберг повернулся к офицеру и приподнял бровь. Затем кивнул.

— Главстаршина!

— Сэр! — отозвался Огильви с одного из последних рядов.

— Всем личное оружие. Ружья и пояса с патронами. И штыки, главный старшина. Штыки обязательно.

— Сэр.

Стало шумно: сержант Огильви и подчиненные ему оружейники открывали ящики с оружием и раздавали ружья.

— А как насчет другого вооружения? — спросил Фалькенберг.

— Об этом вы должны договориться с гарнизоном, — ответил корабельный офицер.

— Хорошо. Тогда это все?

— Да, это все, майор.

Я улыбнулся, глядя, как офицер выходит из помещения. Для флотских на борту корабля есть только один капитан, и это капитан самого корабля. Капитаны морской пехоты в пути получали временное и совершенно бессмысленное «повышение»: на время пути они становились майорами.

Фалькенберг направился к переднему люку.

— Лейтенант Слейтер. На минуту, пожалуйста.

— Сэр. — Я подошел к нему. Низкое тяготение не было заметно, пока я не вставал, но теперь я его ощутил. Здесь сила тяжести составляет восемьдесят пять процентов стандартного земного тяготения, и Фалькенберг настоял на том, чтобы на всем протяжении пути капитан корабля поддерживал на ободе вращающегося колеса тяготение на уровне ста десяти процентов. Морякам это не понравилось, но они выполнили его просьбу, и Фалькенберг постоянно тренировал нас на участках с высоким тяготением, И теперь мы чувствовали, что без труда можем плавать.

Я мало что знал о Фалькенберге. Служебное досье свидетельствовало, что у него был опыт службы во Флоте, затем его перевели в морскую пехоту. А теперь он на гарнизонной службе. Такие частые передвижения — два перемещения за карьеру — могут означать, что он нигде не уживается. Но у него звание. Он награжден Военным крестом, хотя в досье не говорилось, за что. Но говорилось, что в Академию он поступил в пятнадцать лет и закончил ее гардемарином.