Сергей Вольнов - Приговоренные к войне

«Раз. Два. Три. Четыре. – Ничепорчук мысленно отсчитывал секунды. – Пять… Девять… Одиннадцать… НУ!!!»

Первая машина ворвалась на эту смертоносную полосу и…

Комполка от напряжения прокусил губу до крови…

…ничего не произошло!

В висках комполка противно и болезненно застучали молоточки.

Машины одна за другой влетали на плантацию, щедро засеянную противопехотными минами, но мины МОЛЧАЛИ. Округлившимися глазами смотрел Ничепорчук на эту чертовщину и не мог понять, КАК ЭТО?! Неужели и в самом деле не касались они земли, эти чёртовы скоростные лоханки? Должно быть, именно так оно и было, и механизмы мин, настроенные хоть и на минимальное, но давление – не срабатывали.

– Ма-а-акс!!! Командуй подрывниками!! – почти на ухо заорал ему Ничепорчук. – Рви управляемые фугасы!

К этому моменту неуязвимые чёртовы машины преодолели минное поле. Все пять. И начали веерообразно расходиться в стороны… Ухнул мощный взрыв. Потом другой. Третий.

Первую машину подбросило вверх, вместе с комьями земли. Перевернуло и обрушило вниз, присыпая землёй.

Ещё несколько взрывов – и вторая машина, откинутая взрывной волной в сторону, врезалась в землю. Остальные «боевые челноки» пронеслись там, где не были установлены фугасы – потому уцелели. Однако вверх по склону они не пошли. Скользнули ниже, обошли высоту по сторонам и помчались дальше – в глубь обороны мотострелков.

– Пантера… Пантера… Я – Барс-один… я – Барс-один… Приём!..

Пантера молчала, словно уже давно пылилась чучелом в зоологическом музее.

– Хасан!!!

Хасанбек впервые за последние лет десять растерялся. Он уже почти не осознавал, что творится вокруг. Огонь. Везде ОГОНЬ. Неистовый необъяснимый огонь, способный мгновенно перемещаться, как управляемая человеком молния. И эти ручные молнии безостановочно хлестали с недоступного ордынским стрелам расстояния. А там, куда они попадали, а попадали они почти без промаха – тут же возникали огненные сгустки и сразу взрывались, обдавая всадников жидким, обволакивающим огнём.

Похоже, земля сегодня разломилась, выпустив из преисподней самых страшных своих обитателей – огненных демонов.

– Хасан!!! – кто-то принялся трясти его за плечо.

Конь всхрапнул и кинулся на нападавшего всадника, ещё миг и…

Темник успел натянуть резко поводья, останавливая своего скакуна. Юджин-бек!

– Штаб приказывает! Отводи своих всадников! ОТВОДИ! Через позиции Римского корпуса. Поспеши!

Пятнистые одеяния Юджин-бека во многих местах прогорели. Волосы на голове также наполовину сгорели. Лицо покрылось жирной копотью от сгораемой плоти, летавшей в воздухе.

Темник смотрел на пятнистого обгоревшего воина и, не понимая из его сбивчивой речи ни слова, читал по жестам: ОТСТУПАТЬ! Жестикуляция пятнистого была красноречива, двояко не истолкуешь смысл его движений.

Хасанбек ошалело встряхнул головой, пытаясь выбросить из глаз силуэт объятого пламенем всадника, а вместе с ним и всё, что было связано со страшной гибелью Великого Хана. Сжал зубы до резкой боли в челюстях. Подал знак дунгчи: труби отход! Подъехал к Джаглаю и принял из его рук Белое Девятиножное Знамя. Стиснул древко, приподнял святыню над головой и потряс. Белое полотнище с чёрным парящим кречетом затрепетало. Кречет ожил, зашевелил крылами, словно перебирая восходящие потоки воздуха.

Душераздирающий рёв трубы привлёк к себе внимание гвардейцев даже в этом светопреставлении. Разрознённые группы всадников, заприметив реющее над полем Белое Девятиножное Знамя, принялись нахлёстывать обезумевших лошадей. Лавировали между очагами пламени. Многие по пути опять попадали под прицельные залпы врага. Последнее, что выхватывал их ослеплённый взор: Священное Белое Знамя плыло над морем огня… Звало за собой. Призывало поспешить. Последнее, что они успевали подумать: если святыня по-прежнему развевается в руках Воина, значит Чёрный тумен ещё не побеждён до конца. Умирали они счастливыми…

Некоторым всадникам везло больше. Особенно тем, которые выбирались из завалов обгоревших тел и огненных очагов, перемещаясь вдоль краёв поля, а то и прямо через кусты, не углубляясь в перелесок.

Вокруг Хасанбека уже образовалось целое шевелящееся кольцо из съехавшихся со всех сторон всадников. А вокруг них – ещё одно неподвижное – из вповалку лежавших обгоревших, дымящихся трупов. Взгляд выхватывал на тушах лошадей лоскуты кожи, полопавшейся от неистового жара. Вытекшие глаза воинов. И повсюду…

СМРАД ГОРЕЛОГО МЯСА.

Запах дьявольского пирога, приготовленного огненными демонами.

Жаркое из Чёрного тумена.

Хаос, куда ни брось взгляд!

ХАОС, выбравший себе в помощники СМЕРТЬ и ОГОНЬ.

Сегодня формула войны для Первой Земной Армии состояла именно из этих трёх слов. Эту формулу не нужно было доказывать. Мироздание само доказало её, вычертив огненными знаками.

Я смотрел во все глаза! Я рвался на кусочки, больше всего на свете желая помочь своим собратьям, погибающим ТАМ, в сплошном огне.

У меня сегодня было много глаз – больше десятка! А если быть точным, двенадцать. Именно шесть «орлов», которых мы с помощью Олега Крохина и русского мата с горем пополам запустили в небо, взирали на поле битвы с небес, работая против своих творцов. И все эти двенадцать электронных глаз, выхватывая происходящее на разных кусочках пространства, где шла битва – видели одно и то же.

СМЕРТЬ и ОГОНЬ. Синонимы…

Здесь, на этом поле, смертоносным огненным варевом кипело очередное из бесчисленных сражений эволюционной войны. Выживает сильнейший. Слабый – сдохни! Живые существа всю историю своего существования только тем и занимаются, что воюют за выживание, норовят друг друга изничтожить, по принципу: сегодня ты, а я погожу до завтра.

Особых успехов в этом искусстве достигли существа разумные. Они творчески развили принцип.

Завтрашний рассвет встретит умнейший.

Я словно открыла старинную шкатулку, где вместо танцующих сайффи * двигаются два серьёзных человечка. Я напрягаюсь и вскоре заполняю изображением всё свободное сознание. Будто бы, подобрав осколок цветного стеклышка, смотрю сквозь него на окружающее пространство. Вхожу в этот кусочек мира. И застываю незримым наблюдателем.

Я большая девочка и потому понимаю все сказанные взрослые слова, и потому мне так страшно – их смысл доходит до меня. Более того, он открывает другой смысл – несказанного…