Николай Полунин - Орфей

Так, Роберт, это если из своих. А если нет? Посмотрела на часы — восемь ноль одна. Отодвинув верхний ящичек столика с изогнутыми тонкими ножками, достала сверкающий никелированный пистолет. Выдвинула-вдвинула обойму, отвела ствол, поставила сектор предохранителя в боевое положение. По движениям понятно, что они ей привычны. «Кольт» велик, тяжеловат, но в руку ложится хорошо. Вспомнилось давнее: «Какой прок от оружия невзведенного? Все равно что от незаряженного». Тот же человек ей сказал. Тот же.

Не стала накидывать даже короткой рубашки, так и пошла, встряхнув роскошной гривой. Вот еще что черное было в спальне — Иннина бобровая, с серебряной сединой грива и крупные, очень тяжелые соски. Мужики балдели.

А нехороший человек, если он за дверью, в любом случае секунду потеряет, вылупившись, подумала Инна. А она успеет выстрелить.

— Кто? — спросила, стоя чуть в стороне, надавливая ногой кнопку переговорника, отведенную под вешалку.

— Долго спите, Инна Аркадьевна, — сказал из динамика наглый голос.

Милиция. Менты. Не может быть. ТЕ так хорошо ограждали ее до сих пор.

— Что вам надо? Уходите, я не открою.

— Не тревожьтесь, я пришел не со злом, — сказал наглый голос. — Я принес вам привет от вашего старого друга, Ивана Серафимовича. Может, вы лучше его вспомните как Михаила Александровича?.. Инна Аркадьевна, вы не ушли?

— Я… Да. Я сейчас. Простите, я не одета. Подождите.

«Кольт» она все-таки сунула в карман длинного, до полу, шелкового халата. Чтобы не оттягивал тонкую ткань, пришлось держать в руке. Да и спокойней все же. Хотя какое спокойствие, сердце колотилось у самого горла.

Вошел рыжий, с рыжими глазами. В отличной замше и драной каскетке.

— Инна Аркадьевна, вы в меня стрелять не будете? Михаил Александрович предупредил, что вы девушка решительная.

— Как… чем вы докажете, что это именно он прислал вас?

Рыжий тщательно закрыл за собой дверь и, по-прежнему по-волчьи скалясь, раздельно произнес:

— Вспышка. Цветы. Дорога. Зеленый газон. Вспышка. Где будем пить чай, Инна Аркадьевна? И покормили бы, а то я прямо с самолета — к вам.

До станции Тучково он доехал, голоснув на шоссейке. Смешался с ожидающей толпой на платформе. Под выходной народу много. Он даже взял билет в прохладном зале из окошечка кассы. Ему вдруг захотелось быть как все. В тамбуре пригородной электрички, которые не стали чище с тех пор, когда Михаил Гордеев, понятия не имевший обо всем, что ему предстоит, ездил в таких же, он прислонился к дверям с выбитыми окошками и стал глотать горячий воздух. Но ощущение прелести этого Мира уже прошло. И оно посещало его все реже. Все реже, появляясь здесь, он ловил себя на мысли: я дома. С этим ничего нельзя было поделать. Он понимал.

Понимал? — по привычке молча разговаривать с самим собой, возразил себе он. Отчего же, приходя сюда, ты выбираешь для появлений именно те места, которые были тебе дороги? Что же осталось в тебе такого, что тебя продолжает тянуть туда, где ты нашел последнего в этом Мире близкого человека, и туда, где ты его потерял. Где сам же отдал его Мирам.

Привычка обходиться внутренним собеседником пришла к нему именно там, где не существовало Времени, на черной Реке. Там, где он получил свое прозвище. По роду работы, которую выполнял для Миров. Да и продолжает выполнять. А здесь его даже сумели вычислить по этим его привязанностям к определенным точкам Мира. Как странно, сказал он себе, ты же помнишь свою не бедную событиями и встречами жизнь и когда ты был просто человеком, и когда уже начал служить Мирам. Сколько было всего, а ты упорно возвращаешься туда.

Когда-то — кажется, это было как раз в этом Мире — он услыхал притчу о том, как за бессмертие и неуязвимость получивший их заплатил неимоверно сузившимся восприятием. Одно зрение ему было оставлено, что ли. Прежде чем впасть в полнейшую апатию и начать «созерцать бесконечность», тот горше всего тосковал о какой-то мелочи, которую мог испытать перед обращением в бессмертного, и легкомысленно отказался. Какой-то несъеденный кусок сыру, в этом роде.

Как ни кощунственно звучит, но параллель есть. Теперь он чаще думал именно так. Может, так просто было легче?

Мысли послушно перескочили к более близкому. Этот парень. Ты искал его долго. Миры сказали тебе, что такой должен найтись в твоем бывшем Мире, и ты придумал Территории. Ты сделал так, чтобы о них узнали те силы данного Мира, которые сами, в общем, стремятся к тому, чем когда-то был занят и ты, — к ограждению своего Мира от постороннего, чужого. В меру своего понимания и умения, конечно. Пусть их. Как он сказал рыжему Мишке: пусть. Он даже готов кое-чему научить этого воображающего себя главным хранителем запретных тайн Богомолова. С его никак не остывающим клокотанием. С жаждой обязательной личной победы. До определенной степени это даже полезно. Ты поразился другому, найдя этого парня и узнав в нем… Снова поправил себя: еще не до конца узнав. Ты поразился сперва только вашей с ним внутренней схожести. Потом, узнав больше, понял, откуда она берется, и тебе — даже тебе — стало не по себе от причины. И еще ты понял, что Миры правы, этого парня стоило искать. Сейчас еще ничего определенного сказать нельзя, но очень, очень может быть, что этот парень справится. Что сумеет сделать то в своем Мире, чего не сумел ты. Ни ты, ни все бесконечные Миры с их непреложными законами.

«…Голицыно. До Одинцова электропоезд следует без остановок».

Толкнуло сердце. Тревожный сигнал. Там, на Территории, снова неспокойно. Пока что еще ничего страшного нет, но не далее чем через сутки там опять произойдет выброс, и снова ему нужно будет послужить громоотводом чужих убийственных энергий. Понятно, через кого они попадут сюда. Значит, вот он, данный срок твоего пребывания в этом твоем теле. Но может быть…

Он извинился в переполненном тамбуре, стал протискиваться к проходу в следующий вагон. Ему пришло в голову: к чему покорно ждать? Ближайшие сутки, и ни часом более, вы говорите? Ни убавить, ни прибавить? Это верно. Но мы попробуем, в конце концов, Время — это нечто гораздо более… Вот-вот, из-за этой фразы, возвращаясь в этот Мир в свой уже третий, а вовсе не второй раз, ты постоянно боялся наткнуться на самого себя.

Повернул ручку, отодвинул нешироко дверь, протиснулся. Грохотали, били сцепы. Железные стенки ходили ходуном. Но ведь если этот парень подойдет, если он справится, благодаря ему ты когда-нибудь сможешь сказать о себе: «я — это один из НАС». Ты этого хочешь, ты надеешься на это. Даже ты зависишь от него. Даже ты. Сверхсущество.

С силой захлопнул не сразу защелкнувшуюся дверь.

время это нечто гораздо более странное чем мы себе представляем