Николай Полунин - Харон

Для него, с удовольствием — несмотря ни на что, все-таки с удовольствием! — оглядывающего Инкину будоражащую фигуру, облитую ярко-вишневым свитером короткого мохера, лучшего ей одеяния и придумать было нельзя, и он сказал об этом.

— Да ну…

— Здесь, конечно, не «Ойл Клаб», да и тридцать тысяч баков ежегодного взноса у меня бывают… скажем так, не всегда, но и тут — очень мило, по-моему. Но ты забыла, как меня зовут.

— А вот и угощение нам несут, Михаил Александрович.

Им были поданы креветки, лобстеры, два блюда устриц «пошанель» на колотом льду, обложенные ломтики бирманских сладких лимонов. Пиком программы стала заливная целиком форель без кожи, с надрезанными боками, в украшении яичных белков, листиков петрушки, маслин и трюфелей. Она подавалась на серебряном блюде, укрытая слоем твердого гладкого желе, окруженная рантом из желе мелконарубленного и с воткнутыми в разварную спину клешнями раков с кусочками лимона, а также шпажками-атле, на которые нанизаны фигурки из овощей.

— Иван… ой, Михаил, я не знаю, как можно это есть. Так красиво…

— Ртом. Показываю. Или ты не любишь рыбу?

— Это не рыба, а произведение искусства, его нельзя есть.

— Запросто. Ты подкрепляйся, подкрепляйся, тебе понадобится. Разговор у нас будет долгий. И сложный.

Инка, будто не обратив внимания, прислушалась к доносящимся сквозь Вивальди звукам взрывной музыки издалека.

— Что там?

— Дансинг. Казино. Только для своих, не катран, если ты понимаешь, что это такое…

— Я понимаю. Ты когда-нибудь видел, как братки в дансингах оттягиваются? Встанет, козел, на полусогнутые и давай воздух месить. Или два козла друг против дружки. А на входе с «рамками» стоят, на стволы проверяют.

— Я в низы не хожу, откуда мне знать.

— Ну да, не по княжескому званию в питейное заведение…

— Между нами говоря, здесь на входе тоже магнитоскопия стоит. Только не напоказ. Члены клуба — уважаемые люди, зачем огорчать их подозрениями?

— А ты знаешь?

— А я знаю.

Он наблюдал, как Инка умело расправляется с устрицами, запивая каждую глотком «Монтраше». Метр Анатолий лично раскупорил перед ними бутылку, плеснул на пробу, и когда вино было одобрено, оставил бутыль в ведерке и удалился.

Не в силах отказаться от третьей порции отделенного от рыбьего бока жемчужного мяса, которую ей подал, повинуясь благожелательному кивку Михаила, официант, Инка сказала, блестя глазами:

— Девочки в твоем клубе — как? Своих держите, Золушек водите с улицы навроде меня, или что-нибудь типа Каролины, которая не меньше чем за десять тысяч баков?

— Что за Каролина такая?

— Ну, это надо знать. «Мама, на кой мне эти Штаты…» Крыса видеоклипная, интервью у нее — полный… не буду уж в таком приличном заведении, полный шокинг. Мол, поет она для души, а дает за деньги. Так напрямую и признается.

— Красиво поет?

— У нас девки в деревеньке глажее выводят.

— Ну нет, — рассмеялся он, — по десять тысяч тут не платят. Здесь люди экономные, живут скромно.

— Ф-фу, больше не могу. — Инка отодвинула тарелку, положив широкую вилку поперек. — Водили меня, — сказала ехидно, — как-то в «Три пескаря», так там таких шедевров нету. Не подают-с. «Три пескаря», — пояснила не менее ехидно, — это где «Ап-эн'даун», с автопортретом Ван Дамма, который он над лестницей изобразил.

— Благодарю, когда мне понадобится экскурсовод, я сообщу.

На десерт подали ананас в хрустальной чаше, залитый хересом сорокалетней выдержки, три вида сыра, мороженое-фантази и бутылку- он сам попросил, отдельно себе — сладенького «Шардонне».

— Иван, — напряженно сказала, игнорируя его укоризненный взгляд, Инка, — довольно. У тебя уже перебор. Говори, что хотел, долгое и сложное. И прикажи коньяку. Или водки.

— Нельзя, ты мне поломаешь легенду тонкого гурмана.

Глядя, как стынет сыр на толстых, теряющих свое тепло тарелках, Михаил дотронулся до шарфика, заправленного у него в ворот шелковой рубашки на манер фуляра. Подал знак официанту, что почтительно дежурил шагах в десяти в сторонке.

— Телефон.

Провел глазами по почти скрывающемуся в полутьме лепному потолку, водопаду люстры, которую на его памяти — сколько раз он тут был-то, десятка два? — никогда не включали. Головы сидящей за столиками немногочисленной публики надежно скрывали раковины кабинок.

— Меня зовут Михаил Александрович, усвой это потверже, ясно? — Показал, что трубку следует передать даме. — Сейчас ты наберешь номер, который знаешь, и скажешь тому, кто дал тебе это и кому ты отдала оба моих бумажника, что я зову его сюда. Для беседы, которой он так жаждет. Пусть скажет на воротах, что он гость Михаила Александровича, я предупрежу.

— Ив… Михаил, но я…

— Ты скажешь тому, кто дал тебе это, — повторил он, выкладывая на край скатерти фотографию, — чтобы он прибыл как можно скорее.

мне пришла отличная мысль я украду вас на сегодняшний вечер

сказал он ей тогда. И украл. И они шли с Еленой Евгеньевной по набережной, кажется, она называется Пушкинской, но он тогда об этом, разумеется, не думал, а Елена-Леночка-Лена смеялась, заглядывая ему в лицо и дразня сорванной, как в юности, после выпускного, втихомолку, с оглядкой на сторожа, цветущей веткой. И у него самого все пело в душе, хоть и знал он, что будет дальше, что неизбежно произойдет с нею, но, поддавшись неизъяснимому обаянию этого поразительного дня, забыл обо всем.

Даже о невесть откуда появившемся «хвосте», наружном наблюдении. За кем из них, за ним ли, за Еленой Евгеньевной, пока не улавливал, но заметить успел.

«И не знал ты тогда, что будет с тобой лично, — подумал Михаил, вертя рюмочку с ликером, поданным к кофе. — Представить не мог, в какие командировки тебя отправят, а потом вернут. Затихла, Инночка-любимая? Как у меня захолонуло сердце, когда я перевернул на телефонной полочке фото. Ладно, посмотрим, что мне дали в новую память про Усачевку твою, Инесс. Не все я пока уловил, и может, как всегда бывало, позже проявится».

Целую минуту он смотрел на бегущие огненные строчки. Над плечом прошелестело:

— Михаил Александрович, там прибыли к вам… Прикажете провести? Но… — И, склонившись, прошептал на ухо.

— Ого, — весело изумился Михаил. Посмотрел на уткнувшуюся в поплывшее мороженое Инку. — Да-да, это именно тот, кого я жду. Примите. Прямо сюда. Попов — хорошая фамилия, неброская, да, Инк?

— Его что — не пускают? — Она замерла с приподнятой ложечкой, с ложечки капнуло. — Его?!

— Так ведь он же не член клуба. Сюда хоть Президент, хоть… Ван Дамм явись, кинозвездуй. Кстати, он тебе не родственник? — поинтересовался небрежно: — Я Попова имею в виду, понятно.

— Муж, — нехотя ответила Инка. — Бывший муж.