Николай Полунин - Харон

— Ну вот, я же говорю, ты — разнообразная женщина. Золушке маленькой, с ее превращениями, только в сказке и место. Для нашей жизни она жидковата.

— Ив… Михаил, я не понимаю, я же минут десять только как позвонила, а он…

— А вот и он.

Метр Анатолий радушно провел от дверей молодого мужчину лет тридцати или тридцати с очень небольшим. Лицо с прямым четким переносьем, тяжеловатый чистый подбородок. Очень густая короткая прическа. Неброский костюм.

«И у этого глаза синие!» — подумал Михаил, разглядывая того, о ком знал пока, лишь что он существует, им, Михаилом, чрезвычайно интересуется, вплоть до того, что предпринял самые решительные шаги для его, Михаила, отыскания. Еще он знал, что этот человек будет необходим ему, чтобы выполнить задание, с которым сейчас Михаил не просто в этот Мир вернулся отдохнуть от своих тяжелых обязанностей, а был послан. Больше ничего. Ни чем этот человек занимается, ни где живет, ни как выглядит. Правда, Михаил получил выход на этого человека, а уж об Инке, явившейся этим выходом, там было… И более всего о его, этого человека, связях.

— Прошу, — сказал Михаил, продолжая бесцеремонно разглядывать гостя. «Что все-таки бабам, — покосился на усевшуюся подчеркнуто независимо Инку с сигаретой, — надо? «Бывший муж». Ну и сам дурак, значит».

Попов, оглянувшись коротко, присел в дополнительное кресло, которое за ним от самых дверей нее официант.

— Пить, кушать?

— Как скажете. — И голос был под стать. Как у джек-лондоновских капитанов, как, кандидатов в Президенты в цивилизованных странах, как у ныне забытых Грегори Пека и Владимира Дружникова.

— А ведь и скажу. Сашенька, — ожидающему официанту, — налей-ка нашему гостю водочки, да не стесняйся. И закусочку соответствующую. А вы представьтесь пока, Инна ведь лишь пару фраз только и бросила, я не понял ничего.

Попов подождал, пока официант Сашенька («Во у меня замашки барские-то! — подумал Михаил. — «Сашенька»! Да он мне — в отцы, не меньше…») принесет бутылку и наполнит большую хрустальную рюмку, выпил, не ожидая закуски, вместо ответа положил перед Михаилом темно-бордовое удостоверение.

«Подполковник Федеральной службы безопасности Попов Игнатий Владимирович», — прочитал Михаил строчки тушью на розоватой веленевой бумаге. Верхний уголок пересекали две неширокие полоски, зеленая и золотая. На фотографии Игнат выглядел еще моложе. «Попов. Свечи и ризы. Со святыми упокой. Отец Игнатий».

— Ну, я примерно так и думал, — Михаил вернул удостоверение. — Очень приятно. Далеко на машине стояли?

— Метров сто от ворот вашего «Эльдорадо».

— Значит, от самого дома. — Михаил подмигнул недобро прищурившейся на Игната Инке: смекай, мол, — Игнат, не сочтите за труд, прежде чем беседу начнем, верните бумажники. Хотя бы тот, что с документами. А то не дай Бог мне придется перемещаться, сами понимаете.

— Не у меня, Иван Серафимович.

— Михаил Александрович… Вот даже как. Это что ж, опять ваша контора за меня принялась?

— Абсолютно нет, можете не беспокоиться. Личная инициатива, и только. Разве… — Тут Игнат, в свою очередь, покосился на Инку, которая, потушив бычок, хозяйской недрогнувшей рукою в маникюре налила себе в цветной «хрусталь», откуда только что запивала устрицы «Монтраше», на две трети водки, выпила, подышала, выковырила из рыбьево хребта красную раковую клешню, смачно хрупнула ею.

— Инна меня не успела проинформировать, — усмехнувшись, сказал Михаил. — У меня иные источники. Можете считать, что разговор пойдет с чистого листа. Кстати, чего так долго сюда от машины шли? А-а, — понял, — на порог вас не пускали. Обиделись небось? Вон, даже она поразилась.

— Отнюдь, — светски сказал Игнат, и видно было, что обиделся.

— Не обижайтесь, не надо. Это у вас по молодости лет, дорогой мой, — сказал Михаил, обижая его еще больше. Уткнувшись взглядом в тарелку, Игнат жевал маслину. Косточку аккуратно положил на край.

— «Эльдорадо»! — фыркнула Инка. — Это ж на Полянке. Ну, или где-то там, в общем. Забегаловка стеклянная в уровень улицы. В смысле вровень… то есть…

Запутавшись, она опять потянулась за водкой. Михаил отставил бутылку подальше, а когда грозил Инке пальцем, увидел, что она другой рукой стиснула узелки своего оберега. Брат Серега некстати припомнился.

— В Москве я знаю как минимум три заведения с таким названием, — заметил Игнат. — Фантазия у людей работает слабо.

— А у вас с этой дамой как? Она вам понадобится, — сказал Михаил.

— Догадываюсь. Простите, Михаил Александрович, а мы можем разговаривать, сидя только вдвоем? Ты меня извинишь, Инна, — впервые он обратился напрямую к ней, — ты понимаешь, о чем я говорю. Ничего, кроме того, что ты уже слышала, я Михаилу Александровичу сообщать не собираюсь. Да мне и нечего, я сегодня все сказал. Если только он что-то спросит.

— Ну-ка, ну-ка, — Михаил откинулся на спинку своего полукруглого кресла, — что бы так? Скажите, будьте ласковы.

— Я не скажу, я лучше покажу снова. Заодно сам взгляну, с вашего позволения.

Игнат полез во внутренний карман, достал светлую металлическую трубочку размером с авторучку, да и оформленную так же — с хвостиком-зацепкой. От простой ручки ее на первый взгляд отличали лишь утолщения на ровно обрезанных цилиндрических кончиках.

Михаил почти сразу узнал, понял, хмыкнул. «Вот они меня как, — подумал. — Значит, давно вычислили, и этот тоже не стесняется демонстрировать в открытую. Узнаю знакомый почерк, ты нам в лоб, мы те по лбу. И об этом у них на сегодняшней тайной вечере речь шла. Ай, Инночка любимая, то-то она все от меня отодвинуться хотела. Не дали мне в записях этой подробности… А ты посмотри, Игнатий, посмотри».

Игнат поднял «ручку», которая вовсе не была ручкой, а индикатором излучения «Соловей» или чем-то из того ряда. Приборчиками издавна пользовался персонал АЭС, например. Ну, и в других подобных местах, где имеется необходимость постоянного и надежного индивидуального контроля. Направляете дальний от себя конец на объект, смотрите в окошечко с другого. Результат либо высвечивается цветом и его интенсивностью, либо внутри стрелочка-волосок едет по шкале. И мы видим…

— Н-ну-с, любезный, и в котором кармане у меня газетный фунтик с плутонием?

— Извините, — сказал Игнат, — я в основном за Инну беспокоился, сами понимаете. Она достаточно много, я думаю, провела в вашем обществе времени. Суммарно, так сказать… Я надеяться не мог, — добавил он, — что мы так скоро с вами встретимся. Что вы сами захотите говорить.

— У каждого свой почерк, Игнат. Итак… Инка, за отстраненностью от водки, набухала

себе полный фужер отчего-то неубранного Сашенькой «Шардонне» и теперь победно закусывала следующей сигаретой.