Николай Полунин - Харон

— Я не хочу туда.

— Я тоже, — заверил Михаил. — Ты когда-нибудь пробовала себя в укрощении диких зверей и мифологических чудовищ?

И был вечер того дня.

«Я только хотел, чтобы ты не считала себя перекати-полем», — сказал Михаил, когда они подъехали.

«Не стоило стараться. Пережила бы». — «Ну, извини».

Он обратил внимание, что Инка, прежде чем выйти из «Чероки», окинула внимательным взглядом ряд машин, поставленных вдоль дома, залезающих колесами на пешеходную дорожку. Засмеялся, похлопал по плечу. «Уже инстинктивно озираешься? Забудь, то время прошло». Инка смутилась.

— Давай свой фокус.

— Подожди, с отцом Игнатием свяжусь.

Они говорили недолго. Игнат заверил, что условия Михаила приняты и при встрече он будет иметь всю информацию об интересующем объекте. «Так-таки и всю. А вам почему не дает? Вы б его в четыре счета. А?» — «Они бы его и сами, и гораздо быстрее, но говорят, что это ваше с ним личное дело. В эти сферы они не вмешиваются». — «Еще как вмешиваются, Игнат, вы бы знали. Впрочем, узнаете. Завтра утром я звоню вам в девять, и договариваемся о времени и месте». — «Но почему не…» — «Завтра, — категорически сказал Михаил, — всего вам доброго», — попрощался голосом телеведущего.

— Ты действительно намерен появиться уже завтра? — Инка, не раздеваясь, стояла посреди комнаты. — Знаешь, у меня ощущение, что здесь без нас кто-то побывал. Все вроде на местах, но такое чувство…

— Очень может быть. А появиться — откуда я знаю? Встань сюда.

Михаил тоже осмотрелся, но с другим намерением. У Инки не было мебельной стенки, стоял отдельно шкаф для одежды, отдельно сервант-горка, отдельно стол. На маленьком столике возле софы, небрежно сдвинутые кем-то в сторону, — подсвечник со знакомым оплывшим огарком, пушкинский томик. Да, здесь побывали, и не раз. Михаил и сам ощущал отголоски чужого посещения. Но сейчас это его не интересовало. Он примеривался, как бы чего не задеть.

«А пускай поглядит, — думал он. — В конце концов, мне этого никто не запрещал. Из вторых суток у меня улетает три с половиной часа, «проявился» я в девять сорок пять. Транжиришь собственную свободу, пес».

И вдруг он понял, что элементарно удирает. Бежит из этого Мира туда, где его ждет каторга Перевозчика. Что Река, лагерь, угнетающе-изменчивое и все-таки одно и то же черное небо, Ладьи, переправа заблудившихся душ, танаты — даже танаты! — редкие беседы-отдохновения с Дэшем, Даймоном Перевозчиков, — все это по-хорошему волнует его, и он, смешно сказать, соскучился.

«Все окончательно становится с ног на голову. Раньше я стремился сюда, теперь — отсюда. Мой Мир стал так неприятен мне? Только ли мне одному? Или это оттого лишь, что Мир снова, в который раз, подошел к своей грани, теперь — такой, которую неспособно уловить подавляющее большинство живущих в нем.

Самое главное, что именно те, кто понимает, разбирается, исследует и использует открывшиеся им знания, — они своими действиями и подталкивают Мир к этой новой грани равновесия, за которой — обвал.

Да разве раньше в этом Мире было по-иному? Удел избранных ломать законы своего Мира, и удел иных избранных — вновь их восстанавливать. И всегда у живущих в Мире сохраняется вера, что все пройдет, все переможется и бури затихнут, что

все будет хорошо

Но ведь я — это не они. Я не выточенная кем-то когда-то безделушка в коллекции Локо, которой все равно, как ее поставь, на ноги ли, на голову. И теперешняя ситуация в моем Мире совсем не похожа на те, что были раньше. Раньше он оставался закрытым в самом себе, и опасности, ему угрожающие, порождал для себя сам. Теперь же он замахнулся на нечто большее. Слишком многие в нем стали тревожить силы, до которых не должны касаться.

Мир с большой буквы — это не расплывчатая категория для умозрительных экспериментов. Это очень конкретно — Мир. Кому, как не Перевозчику, знать это. И равновесие Мира хрупко.

А теперь и один из Стражей этого Мира начал действовать против него. Почему?»

Михаил поставил Инку к свободной стене, отступил на середину комнаты.

— Ничего не бойся и постарайся не взвизгнуть. Он… я ничего тебе не сделаю. Да расслабься ты, — улыбнулся, видя, что Инка вцепилась в шнурок на груди, — а то рванешь, как кольцо у парашюта. Расслабься и… постарайся получить удовольствие. -

Он двусмысленно подмигнул, размотал шарфик. Металлически-блестящая полоска на горле обнажилась.

«Почему? — продолжилась мысль. — Да не все ли мне равно — почему? Его мотивы. Меня это абсолютно не касается. Помочь этому Миру и через него всем остальным Мирам выжить. Кому кажется мало?»

— Меня не рекомендуется брать за горло, — сказал он.

Инке стало больно спине и позвоночнику — до того она втиснулась в стену, когда вместо насмешливо улыбающегося Михаила возник Зверь. Все произошло точно так же — неуловимым мгновением, но теперь она могла рассмотреть детали. Он не производил впечатления живого существа. Не было мелких черточек, присущих живому. Повороты голов, складки шкуры… не шкуры — поверхности тела. Обретшая подвижность химера с крыши Нотр-Дама. Пасти, морды… не собачьи, а какого-то никогда не существовавшего чудовища. Глаза плошками.

«Конечно, — подумала Инка сквозь наползающую пелену потустороннего ужаса, — Кербер, страж Подземного царства. Вот кто в тебе таится».

Переплетение мерзких змей слабо шевелилось. Капли падали вниз с их зубов, коротко шипели на полу. Зверь шагнул к ней, и Инка услышала треск, увидела, как когти лап погружаются в дубовый паркет, будто в мягкое тесто. Он занимал все пространство комнаты, ей было некуда убежать. Да она бы и не смогла.

Чудовищная, отвратительная, — но в этом отвращении Инка вдруг почувствовала странную, прежде не известную ей притягательность — огромная морда очутилась возле самых глаз. Инка теряла сознание и смотрела, не в состоянии оторваться. Потом Зверь высунул огромный язык и провел сбоку по ее шее и щеке. Язык был совсем не шершавый и приятно сухой. И никакого звериного запаха, наоборот, ей почудился вдруг какой-то пьяный, щекочущий, остро-возбуждающий аромат. Не понимая, что делает, Инка потянулась навстречу головокружительной истоме, исходящей от Зверя, подняла руки к мускулистым шеям, каменному телу… И наткнулась на ткань пальто на плечах Михаила.

— Нет, — сказал Михаил, держа ее за локти. — Я — не он. Просто разрешили сохранить по выходе в отставку, как именное оружие. Сказали, что в расчете на будущую преданность.

— Мне и того, — Инка переводила судорожное дыхание, — довольно.

В горле пересохло, щеки, шея, где лизнул Зверь, ладони — все горело. Снизу поднималась волна тепла. Изо всех сил она давила в себе возмутившееся извращенное желание. Жаркий водоворот, какого она еще не знала, притягивал, манил…