Николай Полунин - Харон

— Да подожди ты! Ставить точки над буквами, так все. Я же вижу, куда он гнет. Марат Сергеевич желает присутствовать при эксперименте, в котором нам отводится роль подопытных собачек. Хирург уже на подъезде, он ждать себя не заставит, а уважаемый господин советник, как лицо нейтральное, составит точную лабораторную запись, упрячет в папочку и задвинет в самый дальний шкаф во избежание утечки информации.

— Вам не приходит в голову, что я рискую разделить общую участь?

— Риск — благородное дело. К тому же это ваша прямая обязанность. Коллеги, разве вы не поняли, какие именно круги представляет господин Богомолов? Спасибо тебе, Пантелей, представил наконец.

Алан и Антонина встретились глазами с Романом, трое посмотрели через стол на раскипятившегося Олега, а затем все взгляды устремились ко все так же невозмутимому Богомолову.

Каждый из них четверых (про Пантелея Олег сказать все же затруднился бы) имел лишь в той или иной приближенности представление о существовании структуры, призванной хранить тайны, когда-то доверенные людям, от самих же людей. На всем протяжении человеческой истории ей придумывались разные именования, приписывались небывалые дела. До того как понял, что гораздо насущнее и в конечном счете интереснее раскапывать настоящее, Олег скопил два шкафа архивов. Они так и пылятся у него почти десяток лет, неотпираемые. Что бы Олег, язвя, ни говорил Роману, как бы ни трунил над «прагматиками» от паранормального, лежалая мудрость шкафов, чем глубже он погружался в нее, тем меньше видел возможностей применить. Или по-настоящему приходит иная эпоха, другое состояние, и прежние решения в ней не работают?

«Мы — испуганные темнотой детишки, — думал Олег, поглядывая на примолкших остальных, — мы — чуть-чуть, слегка приручившие огонь, научившиеся подавлять собственный визг от его раскрывающихся опасных жгучих бутонов, широко размахиваем горящими головнями на потеху и зависть притаившихся за озаренным кругом, в темноте степи боязливых сородичей. Разве наша заслуга, что наши глаза устроены чуть не так, как у них, и могут выносить вблизи слепящее пламя? Что кожа наших ладоней грубее и не ощущает ожогов? Упрятанный под пеплом огонек все равно доберется до живой плоти, а степь вокруг полна сухой травы…

Что, по всему судя, уже случилось, недаром мы так упорно молчим о том, про что уже сутки кипят-заливаются все СМИ.

Молчим — но слетелись в Романову миллиардную мраморную келью без звука против. А Пантелей привел Богомолова, который знал о нас и о нашем Госте аж с августа, а явился знакомиться только сегодня. Плевать в конце концов, чего он там себе хочет с нас поиметь. Я к рекламе не стремлюсь, это пускай Антонина волнуется, если круги Богомолова сочтут ее образ жизни чересчур вызывающим. Символ черного солнца с огненной короной. Четвертое-пятое тысячелетие до Рождества Христова, святилища Хнума в Междуречье и Древней Ассирии. Еще — чрезвычайно редко — попадалось рядом с изображениями Ба — души — птички с человеческой головой на фресках и высеченных в камне надписях на пирамидах и вообще в Древнем Египте».

— Не понимаю, чем, собственно, может помешать мое присутствие, даже если предположить, что мои цели таковы, как обрисовал уважаемый Олег? — Марат Сергеевич Богомолов в холоде и незыблемости мог поспорить с айсбергом, о который вместе с «Титаником» раскололась человеческая гордыня. — Но они… не таковы. Смею вас уверить. Я исповедую гораздо более широкие взгляды, чем элементарное введение запретов и закрытий на направления, пусть даже содержащие прямую угрозу стране и человечеству в целом. Чтобы запрещать что-либо, надо составить об этом всеобъемлющее представление, а я его пока не имею.

«Ничего не подтверждая, он ничего и не отрицает».

Олег покосился на Алана. Алан выглядел довольным, как кот, который только что поймал жирную мышь и пообедал ею. С чего бы?

— Здесь прозвучало слово «второй». Это чрезвычайно интересно и важно. В курс дела я посвящен и не могу не задаться резонным вопросом: если предварительным условием Гостя была информация о «втором», то не «второй» ли есть его настоящая, главная цель? Встреча его, я так понимаю, «первого» со «вторым» — вот что он преследует здесь. Тогда ваши волнения с большой вероятностью могут быть сняты. Или хотя бы отодвинуты.

— Быть у Гостя целью побочной, неглавной — тоже сахар не большой, — сказал Роман.

— А что же ваша главная цель? — до невозможности упрямо вел свое Алан. Вцепляясь, он никогда не отпускал человека. Изысканность и томность у Алана соседствовала с крошащим кости прикусом питбультерьера. — Что значит — Гость как таковой? Как это понимать? Вы намереваетесь задержать его? С нашей помощью? Гость ликвидирует нас, вы — его, оба очага напряженности нейтрализованы. С обеих овечек по две шкурки. Учись, Роман.

— А так и понимать, что нам нужен он сам. Он — и «второй». И прежде всего нам необходимо узнать их критерии отбора. Гостя, когда он был «первым», и «второго» — сейчас. Кое-чем поделился Роман Петрович. Кое-что я имел и сам. У меня тоже есть контакты с одним… одной работавшей по Гостю группой.

— Свести Гостя и «второго» — это и была моя идея, — сказал Роман, обращаясь вроде бы ко всем, но глядя на Олега.

— То, что это совпадает с его собственными намерениями — если совпадает, — мне лично не очень нравится, — вставил слово хмурый Пантелей. — Они могут сговориться. Тогда…

— Да что вы, е… вашу мать, думаете! — вступила наконец Антонина. «Как, бедная, столько молчать вытерпела?» — мелькнуло у Олега. — Чего рассусоливаете? Свести их — милое дело. Только от нас подальше. А там и!.. — Антонина по-мужски рубанула воздух ребром ладони. — Приходи, кум, париться. Мои мальчики их как два пальца. Чего его сюда-то звали, на кой он тут?

— Тосечка, даже в варварские времена, когда за наши невинные игрища вместо гонораров в валюте нас ожидал бы костер, а перед ним чрезвычайно неаппетитный процесс дознания, и тогда, прежде чем человека протыкать железками, спрашивали имя хотя бы.

— Олежек, не гони волну. О чем вы с Аланом говорили, что за слово — ли…? При чем тут волк?

— Не волк, Тосечка. Человек, способный превращаться в волка. Оборотень. Ликантроп.

— Профессор, вам действительно стоило бы поделиться с нами, что вы разнюхали такого, что вернулись, будто жабу проглотили? Опишите, а лучше дайте взглянуть нам самим. Приоткройтесь слегка, от вас не убудет. Мы не станем гоняться за неприличными образами вашего подсознания. За себя я — обещаю.

— Простите, не поверю, — кривовато улыбнувшись, сказал Олег. — Этого быть не может. Ты, Аланчик, не удержишься. А описать — пожалуй. Только он не ликантроп, он гораздо страшнее. Роман, а «второй», ты же на него все время настроен, «второй»… как?