Сергей Волков - Амулет (Потревоженное проклятие)

— Ни хрена себе маленько! — Виталик прошел в комнату, окинул ее орлиным взором, посмотрел на меня: — Пропадаешь?

Я молча кивнул — с утра пораньше, а было всего девять, картина моего морального падения столь меня напугала, что в голове уже созрел план сходить, закодироваться.

Виталик между тем уселся на разосланную кровать, подстелил под задницу покрывало, еще раз оглядел стол и спросил:

— Врачебная помощь требуется?

— В смысле? — не понял я.

— В смысле лечения головки! — и Виталик извлек из своей сумки две бутылки «Жигулевского»!

— Ух ты! Спаситель! Айболит! Виталик, ты просто гений, Чип и Дейл, един в одном лице! А как ты догадался? — я засуетился, выискивая на столе более-менее чистые стаканы.

— Да ты что, совсем? Что, ничего не помнишь? Как мы вчера по телефону разговаривали? Как ты мне какую-то хреновину нес — про амулеты, археологов, ФСБ? Ни-че-го?

Я отрицательно помотал головой. Я действительно не помнил нашего вчерашнего телефонного разговора, если на то пошло, я вообще ничего не помнил!

Виталик улыбнулся:

— Ладно, понято… На, держи, лечись! — и швырнул мне бутылку пива. Все, что я смог сделать — это увернуться. Кто же заставляет человека с похмелья ловить такие вещи! Бутылка, блеснув зеленым боком, врезалась в стену и гулко разлетелась, зашипев вспеневшимся пивом! Я вскрикнул.

— Ну ты, чувак, совсем! — покачал головой Виталик, достал из сумки еще бутылку и бережно передал в мои протянутые руки. Я черенком вилки кое-как отковырял пробку, и присосался к горлышку, забыв про стакан. В горле забулькало, пиво шибануло в нос, но я не отрываясь, пил и пил, чувствуя, как мой организм буквально наполняется жизнью.

Виталик с усмешкой ловко вскрыл свою бутылку обручальным кольцом, глотнул пару раз, и решительно объявил:

— Значит так! Повторяю свои вчерашние слова: я договорился с шефом, в четверг тебе надо будет приехать к нам в главный офис, на собеседование, в десять тридцать. Вот адрес. Постарайся выглядеть солидно, захвати всякие бумажки — диплом там, грамоты какие-нибудь спортивные… Если понравишься, считай, тебя взяли. Сначала будешь работать на автостоянке, типа испытательного срока, сутки через двое, тристо баксов в месяц. Устраивает?

Я кивнул, не отрываясь от бутылки.

— Ну тогда все! Больше сегодня не пей, лучше поспи, а то рожа у тебя… Да, все пластыри свои поотлепи — шеф этого не любит! Так и иди с побитой рожей — синяки украшают мужчину! Ну все, я поскакал, пока!

Виталик ушел. Я, окрыленный перспективой получения работы, а больше всего, наверное, выпитым пивом, с утроенной силой взялся за уборку.

Провозился я почти час. Когда, наконец, квартира приобрела более-менее божеский вид, в дверь снова позвонили.

Пришел Витька. Он не ночевал дома — его утащила к себе та самая блондинка, с которой я пил на брудершафт. Выглядел мой сосед помято, но бодро — успел похмелиться, и теперь пришел похмелять меня. Великих трудов мне стоило отказаться от заманчивого предложения: «Серега! Всего по пятьдесят грамм, здоровья, в натуре, ради!» и спровадить Витьку домой, спать.

В холодильнике я неожиданно обнаружил две пачки «Бирюлевских» пельменей, поел, принял душ и почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы поспать.

Около восьми вечера меня разбудил дверной звонок. Я, взлохмаченный и помятый со сна, открыл дверь. На пороге стоял высокий, широкоплечий чернявый парень в джинсовой куртке на меху. Круглые, совиные глаза его некоторое время блуждали по моему лицу, словно оценивая, наконец, он нетрезвым голосом сипло сказал:

— Братан, водички попить не будет?

Сбитый с толку, до конца не проснувшийся, я машинально кивнул, прошел на кухню, налил в чайную чашку воды из остывшего чайника, и вернулся к двери.

Мой визитер стоял, покачиваясь, уже в прихожей. Он принял чашку, глотнул, и спросил, плохо выговаривая слова:

— Один живешь?

— А что? — я уже тысячу раз пожалел, что связался с этим «фанфуриком», недоброе предчувствие овладело моей душой, да и держался гость странно, явно не вода привела его в мой дом.

— Тебя ведь Серега зовут? Мне про тебя Гоша говорил! — парень держал теперь чашку чуть на отлете, криво, и вода проливалась на пол.

— Ты пей, раз просил! — сказал я, и почему-то испугался.

— Мы тут, у тебя, забухаем с пацанами! — не обращая внимания на мои слова, не то спросил, не то объявил мне парень, сунул мне чашку, и сделал движение, намереваясь снять куртку.

— Нет! У меня вы пить не будете! — решительно сказал я, поставил чашку на тумбочку, и твердо сказал: — Все, уходи, у меня не блат-хата! Пока!

— Ты че, козел? — с обидой спросил парень, наливаясь пьяным бешенством: — Да кто тебя, волка тряпочного, спрашивать будет? Да я тебе…

Он приоткрыл дверь и крикнул в тьму подъезда:

— Братва, заходи, мы тут сення бухаем!

— Ты что, охренел? — крикнул я, бросаясь к нему: — Пошел ты…

Он резко обернулся и не сильно, коряво размахнувшись, засветил мне кулаком в правый глаз:

— Сучок! Да я таких, как ты…

Бам! Я отмахнулся, врезав парню в челюсть, но удар пришелся всколзь, и он устоял на ногах.

«Сейчас сюда вломиться братва, а завтра в «Дорожном патруле» появиться сообщение: «В своей квартире, на такой-то улице обнаружен труп молодого мужчины с признаками насильственной смерти. Тело погибшего изуродовано до неузнаваемости, в квартире следы погрома…», ну и так далее…».

Все это пронеслось в моей голове меньше чем за одну секунду, во время которой из подъезда в открытую дверь заходил второй из незваных гостей.

«Их много!», — в панике подумал я, бросился в комнату, сунул руку под матрас, нашарил рукоять и вытащил наружу нож, который купил года два назад специально для таких вот случаев.

Нож мой, изготовленный народными умельцами одного из московских заводов из раскованной клапанной стали, с ручкой из оленьего рога, широким блестящим лезвием, «акулим зубом» на обухе, и глубокой канавкой кровостока, выглядел очень и очень даже устрашающе. От знакомых я знал, что такие ножи милицией почитаются за холодное оружие, и за их хранение дают год, поэтому и прятал тесак от посторонних взглядов.

Я решительно сжал пальцами костяную рукоять, и двинулся к двери, но тут мне на встречу из прихожей шагнул второй «братвец» — белобрысый, в кожаной куртке, с какими-то свинячьими глазками на пухлом лице.

Увидев у меня нож, он побледнел, поднял в испуге руки, словно отталкивая:

— Братан, все! Не надо, только не убивай ни кого! Мы уходим! Все нормально!

— Порежу! — истошно заорал я, размахивая длинным, широким, сверкающим ножом, как мечом. Белобрысый в ужасе шарахнулся в прихожую, я было сунулся за ним, но тут из кухни появился чернявый, с горящими злобой глазами, и с табуреткой в руке.