Сергей Волков - Амулет (Потревоженное проклятие)

Рассвело. В слуховое оконце дом Профессора действительно был, как на ладони. Окна первого этажа закрыты широкими ставнями, на двери здоровенный навесной замок. Крылечко, чисто выметенное хозяевами, осень забросала бурыми рябиновыми листьями, и по их положению было видно, что в дом давным давно никто не входил.

Решетчатое окно мансарды, занавешенное плотными темно красными шторами, тоже выглядело явно не жилым. Не дымилась труба, на подернутой инеем дорожки, огибающей дом и ведущей на задний двор — ни одного свежего следа. Пусто. Дом необитаем.

Я сказал об этом Борису, он сердито засопел, но промолчал, очевидно, понимая, что я прав — если Судаков и был здесь после убийства Леднева, то недолго, либо…

Либо он затаился внутри!

Мы провели на чердаке весь день. Корьево, просматриваемое сверху, жило своей обычной жизнью. Утром потянулись к колонке бабки с флягами на каталках. Было их немного — три или четыре, они о чем-то неспешно посудачили, стоя в очереди, и разошлись по одной к своим покосившимся домам. Мужик, встретивший нас ночью с собакой и ружьем, выехал из своего двора на видавшем виде «Уазике», и укатил куда-то по грязному, раскисшему проселку. День тянулся и тянулся, а дом Профессора стоял, по прежнему безмолвный…

Борис, чья кипучая натура не выносила безделия, где-то к обеду предложил дежурить на чердаке по очереди — два часа один, два часа другой. Я согласился, мы потянули спички, кому первому вести наблюдение, выпало, что мне, и довольный искатель отправился вниз, развлекать хозяйку.

Оставшись в одиночестве, я уселся поудобнее на каком-то ящике, и устремил свой взгляд в даль, на подернутые сизой дымкой леса, на уходящую к ним глинистую дорогу, на облетевшие перелески — дом Профессора никуда не денется, а когда я еще увижу такую красоту?

Время шло. Шуршали в опилках мыши, под самым коньком, там, где сходятся стрехи, я заметил несколько черных, кожистых фунтиков завернувшись в крылья, висели кверху ногами впавшие в зимнюю спячку летучие мыши…

Борис сменил меня, сытый и довольный — Лена сварила отменный борщ, и искатель уже снял пробу.

— Иди, обедай! — подмигнул мне Борис.

— Борь, яснее ясного, что Судакова тут нет! — сказал я, вставая.

— Да я понимаю… Но должны же были мы попробывать? Давай так сегодня донаблюдаем, переночуем, а завтра утречком двинем домой. Идет?

Я кивнул:

— Договорились!

Борщ в самом деле удался. Я съел две полные миски, Лена за компанию посидела со мной, мы поговорили о том, о сем, а за едой и разговорами я украдкой рассматривал картины, висевшие на стенах.

Простые, мастерски выполненные пейзажи, портреты каких-то старушек в цветастых платках, натюрморты — Лена, несомненно, была талантливым художником, ее картины дышали, создавали настроение, заставляли думать, в отличии от дорогой арбатской мазни…

В положенный срок я сменил Бориса. Все было тихо, никто не появлялся у запертого дома. Вечерело. В дома корьевцев зажигались первые огоньки. Около шести стало совсем темно, и все вокруг утонуло в непроницаемом мраке.

Я спустился в дом. Лена рисовала, водя углем по листу картона. Борис читал какую-то книгу. С моим приходм все оживились, хозяйка поставила чайник, и мы сели к столу.

Случайно познакомившись, мы с Борисом чувствовали себя у художницы, как дома — у хороших людей всегда хорошо. За чем зашел разговор о деревенской жизни.

— Не знаю, как тут местные живут! — пожала плечами Лена, подливая мне чаю: — Земля вокруг — сплошная глина, картошка вызревает, мелкая, как горох. Сыро, кругом леса… Ну, пчел разводят, в Гришино племзавод есть коровы, быки… А так — пьют в основном, да морды бьют друг другу по пьянке… Я-то ладно, делом вроде занимаюсь, от земли не завишу, а они… Бабушек больше всего жалко! Война в этих краях всех мужиков выкосила, так они и доживают свой век, по сорок лет вдовствуя. Ладно, если совхоз дров подкинет, с комбикормом, с мукой поможет. Тут каждую осень и весну похороны за похоронами — вымирают деревни, молодежи мало, да и та в города уезжает. Скоро тут совсем не останется людей, и сделатся вокруг сплошное глухоманье…

От грустных разговоров загрустили и мы — эх, Россия, когда же ты поднимешься, расцветешь? Лена заметила наше настроение:

— Ой, ребята! Расстроила я вас! А хотите самогоночки? Я сама не пью, но варю, скорее из интереса — тут баба Груша жила, весной на погост отвезли, так она великая искусница была, ну, и поделилась со мною кое-какими секретами. Сейчас я принесу!

Лена легко, как девчонка, выскочила в сени, и вскоре вернулась, прижимая к себе несколько разнокалиберных бутылей, заткнутых свернутыми берестяными пробками.

Стерев пыль, художница выставила батарею на стол. Я самогон последний раз пил еще в армии, и хорошо помнил резкий, сивушный запах и раскалывающуюся на следующий день голову, поэтому к предложению хозяйки отнесся без особого энтузиазма. Борис же, напротив, оживился — оказалось, что его сестра тоже готовит самогон — «для себя», и Борис знает толк в первачах.

Лена поставила на стол маленькие, хрустальные, граненые стопочки, взялась за пробку, но разбухшая береста не хотела поддаваться женским рукам.

— Серега, давай! — кивнул мне Борис, и добавил, обращаясь к хозяйке: Он у нас одной левой троих укладывает!

Я вспомнил драку с бомжами в овраге, усмехнулся, взял в руки бутыль и с великим трудом выдернул плотную затычку.

Мне думалось, что резкий самогонный дух тут же вырвется из бутыли, но запахло на удивление приятно — каким-то травами, мускатом, гвоздичкой…

Поскольку бутыль была у меня в руках, я разлил темно-красный, отсвечивающий рубином напиток по стопкам, а Лена тем временем поставила на стол блюдце с нарезанными солеными огурчиками, миску с домашней засолки капустой, розовое сало с прожилками мяса, копченную колбасу…

— Ну, за нашу милую хозяйку! — провозгласил Борис, вставая: — За ее хлебосольный дом, за ее необыкновенный талант, и просто за то, что она хороший человек!

Лена улыбнулась своей мягкой, немного застенчивой улыбкой чувствовалось, что ей, отвыкшей от компаний и застолий, приятен тост Бориса.

Мы чекнулись и выпили. Я все же ожидал, что самогон вызовет ожог во рту, появиться неприятный спиртовой привкус, но оказалось совсем наоборот терпкая, чуть горьковатая жидкость отдавала мятным, удивительно приятным привкусом, по телу в миг растеклось блаженное тепло, но привычного хмельного удара в голову не последовало.

— Ну как? — тревожно спросила Лена, лишь слегка пригубив из своей рюмки: — Что скажете?

— Фантастика! — проговорил изумленный Борис, вертя головой: — Я и не думал, что может быть такой самогон!