Сергей Волков - Амулет (Потревоженное проклятие)

Тогда-то впервые и прозвучало ставшее потом реальностью колючее слово «развод». Ни когда не забуду неприкрытую радость в глазах «горячо любимой» тещи — наконец-то ее дочурочка избавилась от «лимиты»!

Воспоминания то распаляли меня, то приводили в меланхолическое настроение, а то и выдавливали скупую мужскую слезу, особенно когда я вызывал из памяти картины нашего досвадебного романа — огромные багряно-красные и охряно-желтые пальчатые кленовые листья на черном мокром асфальте, Катя, прыгающая на одной ножке, как девчонка, по бордюру, легкая челка, пронзительно-острый и манкий взгляд ее необыкновенных огромных, карих, с какой-то милой крапинкой, глаз…

Тьфу, расчувствовался! Я резко оборвал себя — хватит распускать нюни! Уже десятый час, а еще вещи не собраны!

Я уложил сумку, еще раз покурил, стараясь избавится от тревожного чувства сиротливости — один в пустой квартире, ни кто не проводит, ни кто и не встретит! Пора было ложиться спать — когда еще удасться поспать на простынях, под одеялом, на ближайшую неделю моей постелью станет седло боевого коня-«Камаза»!

Надо было поставить будильник в телевизоре — других часов, кроме наручных, у меня дома не было. Я долго колдовал над кнопками пульта, выставляя текущее время, время подъема, резервное — через пять минут, если не сработает первое. Вообщем, когда я все выставил, как положено, сна у меня не было ни в одном глазу. И тут кто-то постучал в дверь…

Я наторожился — во-первых, кого это черти несут в двенадцатом часу ночи? А во-вторых, кнопка звонка у меня была в белом пласмассовом корпусе, и не заметить ее даже в темноте очень трудно, поэтому обычно все приходящие звонят.

Подкравшись на цыпочках к двери, я осторожно прислушался. Вроде тихо! Разом возникли все недавние страхи — Судаков с отравленной острогой, жуткие таинственные события, связанные с амулетом. И тут в дверь постучали снова!

— Кто там? — как можно более грозным голосом спросил я. Тишина! И вдруг что-то заскребло по поверхности двери с той стороны!

Я бросился к встроенному шкафу, где у меня хранились инструменты, схватил тяжелый разводной ключ, и рявкнул:

— Кто там балуется?! Я сейчас милицию вызову!

Опять тихо! Я прстоял с ключем на изготовку минут пять, постепенно успокоился, и тут вспомнил про наган! Тьфу, охранник, мать твою! Перепугался шорохов за дверью! Швырнув ключ на полку, я вынул из висящей на вешалке кабуры револьвер, взвел курок и распахнул дверь.

Естественно, в подъезде никого не было — я почему-то уверился в этом сразу, как вспомнил про оружие. Но на коричневой поверхности двери висела приколотая кнопкой бумажка — половинка тетрадного листка.

Я аккуратно отколол кнопку, запер дверь, убрал наган обратно в кабуру, прошел на кухню и прочитал записку, а вернее — короткое стихотворение, написанное красивыми печатными буквами:

Свилью выписаны знаки колдовского откровения.

Падалью сгниет в овраге жаждавший благословления.

И все! Ни подписи, как говориться, ни печати… Я еще раз перечитал стихотворение — ерунда какая-то! Какие знаки, какой свилью, кто гниет в овраге? Может, это мне угрожают — мол, знаки выписаны свилью, тебе не по зубам, а будешь жаждать благословления — станешь гниющей падалью в овраге?

Я прикидывал и так, и сяк — ничего у меня не получалось. Вообще, слишком много для одного вечера — разфуфыренный посыльный, шикарные часы (Сколько же они стоят?), звонок Катерины и эта нелепая страшноватая записка! То, что уснуть мне сегодня не придется, я уже понял, и с тоской поглядел на стрелки наградного «Ролекса» — когда же, наконец, три часа…

Меня почему-то тянуло посмотреть в окно — словно какое-то дуновение, какой-то неуловимый шорох шел от задернутых штор. Я выключил свет на кухне и отдернул занавеску…

Боже мой! На улице шел снег! Еще когда я ходил в магазин, сгущались тучи, что-то накрапывало, тянуло с севера холодом, а сейчас с неба буквально падала зима! Огромные, наверное, с ладонь, хлопья тихо кружились в ночном воздухе, касались друг друга, то устремляя, то замедляя свой полет, и покрывали земли, дома, деревья пушистым слоем, призрачно мерцавшим в свете фонарей. Красота! Вот это действительно — красота!

Я распахнул окно и жадно вдохнул всей грудью морозный, совсем уже зимний воздух. Ради таких мгновений стоит жить, черт возьми!

Без десяти три я вышел из дому, закурил у подъезда и отправился на перекресток, держа сигарету в кулаке — снегопад усилился, а поднявшийся ветерок так и норовил забросить пушистые хлопья в лицо, за шиворот, в рукава…

Пока я ждал машину, на плечах, в складках куртки, даже на ботинках выросли небольшие сугробики. Хорошо, что я одел вязаную шапочку-чеченку, отбросив московское пижонство — зимой ходить без головного убора, иначе голова моя напоминала бы снежный шар. Сигарета все же промокла, но настроение у меня все равно было приподнятым — люблю разгул стихии!

«Камаз» появился внезапно, буквально вынырнув из снежной круговерти в двух шагах от меня. Пеклеванный перегнулся через всю кабину, распахнул дверь с моей стороны:

— Здорово! Во погодка! Ну что, поехали?

Я кивнул ему и полез в теплую кабину, стряхивая снег с одежды.

В кабине пахло французким одеколоном польского разлива, нагретой синтетикой и играла музыка. Мигали лампочки на панели управления, качались на пружинках какие-то зверушки, вымпелы и просто меховые кисточки, видимо, водительские счастливые талисманы. Я уселся, расстегнул куртку, стащил с головы шапочку, Пеклеванный тряхнул рыжим чубом:

— Ну, все! Тронулись! Как говориться, Господи, благослови на вход и на выход!

Он выжал сцепление, с тихим лязгом включил передачу, машина зарычала и плавно поплыла сквозь метель — наше путешествие началось…

По Москве мы ехали молча, изредко перебрасываясь ничего не значащими фразами. Я расслабился, убаюканный мерным покачиванием, и начал клевать носом.

— Эй! Серега! Не выспался?

Я помотал головой:

— Я вообще не ложился — решил, что так лучше, а то просплю!

— Ну, тады кемарь! А я часов восемь дрых! Как лег в пять, так до часу массу и топил! — Пеклеванный закурил и подмигнул мне: — Давай, давай, спи! Потом, вечером, будешь меня тормошить!

Я откинулся на высокую спинку сиденья и как-то очень быстро провалился в сон…

Разбудил меня резкий толчок и натужное «п-ф-ф-ф!». Машина остановилась на обочине, слева и справа раскинулись заснеженные поля, вдали виднелся лес. Снег прекратился, на сером небе занимался тусклый рассвет. Пока я просыпался, Пеклеванный открыл дверь и выпрыгнул наружу. Я опустил окно, высунулся и крикнул: