Виктор Точинов - Аутодафе

– Сегодня собираюсь предпринять кое-что. Наверное, после этого стану ближайшим кандидатом в расчлененные трупы. Но боюсь, что один не справлюсь…

Я сделал провокационную паузу. И тут Слава удивил. Не спросил, как ожидалось: что именно я надумал предпринять против временных? И не может ли он чем-нибудь помочь? Вопрос оказался неожиданным:

– На кого вы работаете? Не на милицию – милиция с ними заодно… Так на кого?

– Я не работаю. Я учусь. На биолога. Но есть вещи, мимо которых нельзя проходить, даже если всем наплевать. Если хочешь уважать себя и дальше, – нельзя.

Не поверил… Криво улыбнулся и не поверил. Впрочем, любая улыбка получится асимметричной, если левая половина лица настолько распухла, – последствии драки с временными пройдут у парня не скоро.

– Что я должен сделать? – деловито спросил Слава. – Вернее, мы – человек десять из наших на что угодно подпишутся, кого временные вконец достали.

М-да… Из мальчишки вполне может вырасти матерый волк вроде покойного Синягина. Для тактических, сиюминутных целей это хорошо, а в перспективе… Страшновато жить рядом с этаким подрастающим поколением.

– Видишь эти руины? – показал я рукой на какой-то недострой, явно заброшенный несколько лет назад, – стены выложенные на высоту человеческого роста, несколько успевших порости мхом бетонных плит, груды битого кирпича…

– Вроде кафешку когда-то начали строить, – пояснил Славка. – Да что-то не сложилось.

– Тогда скликай приятелей, кто согласится. И пусть возьмут какие-нибудь сумки – не полиэтиленовые пакеты, а крепкие, надежные. Можно рюкзаки, небольшие, в глаза не бросающиеся…

Слава слушал внимательно и вопросы задавал исключительно по существу. Приятно работать с человеком, не то что с вечным оппортунистом Мартыновым.

Времена пришли такие, что задушевный, для чужих ушей не предназначенный разговор старым приятелям пришлось вести в «пытошной избе», выгнав оттуда хозяина с подручными, – иного подходящего места не нашлось на всём Опричном дворе Господина Великого Новгорода.

Времена…

Семь лет людишки всех званий – от последнего холопа до первейшего думского боярина – дрожали перед всадниками в черных сутанах, возивших у седел метлы и отрубленные собачьи головы. Перед верными государевыми слугами, пусть и худородными, не внесенными в Бархатную книгу, перед опричниками. Никто и думать не мог, что можно искать и находить управу на «кромешников», – это, врагами придуманное, прозвище всадники в черном носили с немалой гордостью.

А ныне…

Ныне всё чаще поговаривают, что решил Иоанн Васильевич вновь объединить земство и опричнину – и готов задобрить родовитых земцев, отдав тем на расправу кое-кого из врагов. И осмелели сынки боярские, по упущению недобитые: донос, навет – и конец еще одному кромешнику. Любое неосторожное слово могло оказаться роковым.

Вот и сидел Суббота Осорьин по прозвищу Осетр со стародавним дружком своим Гаврилой Ртищевым в пытошной – к этому редко пустовавшему заведению своей волей кто ж приблизится? Потрескивала лучина в каганце. Баклага с винным зельем – добрым, немецкой очистки – медленно пустела. Застарелый, въевшийся запах крови и нечистот терзал ноздри – собеседники не замечали, привыкли.

Говорил в основном Ртищев – наболело:

– Все мы псы государевы, но Леонид самый смердящий и мерзопакостный. Потерял разум последний от жадности. Слыхали на Москве, как он софийских дьяков на правеж выставлял?

Осетр покачал головой. Он прибыл вчера с особым поручением царя и разминулся в пути с последними новгородскими новостями.

Ртищев пояснил:

– Собрал всех на двор владычный, кровопивец, ризы ободрал прилюдно, ни на седины, ни на заслуги не взираючи. По полтине с головы потребовал – не ходят, дескать, в церквы к началу службы… А владычные ярыжки стараться рады – всех батогами язвили, пока последний не заплатил.

– Ехидна трупоедная, – согласно кивнул Суббота.

За речи свои оба могли угодить в эту же самую пытошную избу, но уже в качестве клиентов заплечных дел мастеров. Ибо адресатом тех слов был владыка Леонид, архиепископ Новгородский.

Но ирония ситуации состояла в том, что именно Гавриле Ртищеву и его кромешникам надлежало следить за тем, чтобы не звучало хулы в адрес архиепископа. Ибо руководил Гаврила новгородской Святой Расправой, ведающей сыском по всем богопротивным делам.

Леонид был поставлен Иоанном Васильевичем взамен убиенного Пимена – как еще одна кара ненавистному городу. И бывший архимандрит кремлевского Пудового монастыря старался как мог. Новгород и пятины стоном стонали от притеснений нового архипастыря – поведанные Ртищевым беды софийских дьяков не шли в сравнение с тем, что творили с мирянами по приказу владыки. Стонали, но терпели. Славу Расправа заслужила жутковатую…

– Тягловые людишки вконец обнищали, – продолжал обличать Ртищев, – многие с сумой пошли, кто остался – Юрьева дня ждет, как Второго пришествия… Но ему, кровопивцу, неймется – все недоимки за старые годы велел собрать в одно лето. А потом с кого брать будем? Когда народец по зиме повымрет да поразбежится?

Помолчал, приложился к баклаге, продолжил:

– Или вот ежели холопы боярские али дворянские тягот не снесли, за кистени взялись да в лес подались – так они по Разбойному Приказу числятся. А ежели владычные али монастырские – так по Расправе. Ртищев, дескать, недоглядел…

– Даже теляте, допрежь как под нож пустить, на лугу травки пощипать дают, – подтвердил Осетр. – И овце остриженной завсегда время надобно, чтобы новую шерсть отрастить…

И тут же Суббота перевел разговор в практическую плоскость:

– Может, владыка-то того… преставится во сне Божьей волею? А потом холопов его теремных в пытошную – сами же и сознаются, как подушкой спящего удавили. Али кары небесной стесняешься? Малюта, вон, самого митрополита этак же приголубил – и ни грома ему с небесей, ни молнии…

Ртищев вздохнул с нешуточным сожалением.

– Времена другие были, Субботушка… Наши времена. Ныне же с холопов владычных не мы – земцы спрос держать будут. А затем и я на лавку эту лягу…

Он похлопал ладонью по предмету меблировки, служившему им сиденьем, – бурое от въевшейся крови дерево, сыромятные привязные ремни, наружные края досок неровные, волнистые, изъязвленные сотнями и тысячами ударов кнута…

Помолчали.

Затем Ртищев спросил:

– Тебя-то по какому делу государь прислал? Ужели мы измену в Новограде просмотрели?

Осетр покачал головой:

– Жениться вдругорядь государь надумал… Смотрины на два месяца затянулись, во всех видах суженую приглядывал… Да и мы не в накладе остались – кои девы царю не показались, слугам верным жаловал. Не везти ж обратно?