Шимун Врочек - Сержанту никто не звонит (Сборник)

А будет ли она к тому времени ему женой – этого мы не знаем.

Об этом он, кажется, ещё не мечтал.

– Доча, – сказал папа. – Мне очень трудно… но твой друг…

– Виталька не виноват!

Она замолчала. Позади отца стоял дядя Фермонт. И улыбался. И точно также улыбался отец. Юлька с ужасом огляделась и увидела то, чего не замечала раньше.

Отец небрит и давно не мылся. Одежда засалена. В углу свалена кучка гнилой соломы. И вонь. Вонь, через которую пробивается запах фиалок.

– Если пробыть здесь дольше, – сказал Фермонт. – Ты перестанешь замечать этот запах. Ты привыкнешь, девочка. Я привык. Твой отец… он тоже постепенно привыкнет. Я тебе обещаю.

– Вы врете! – закричала Юлька. – Вы когда говорите, всегда врете! Папа, папа, очнись! Пожалуйста! Папа! Па-па!

– Он не виноват! – Юлька вскочила. – Он всего лишь мальчик! Как он мог это сделать?!

– Ваше Высочество, прошу вас не вмешиваться! – повысил голос распорядитель. – Вызываю свидетеля обвинения, – торжественно объявил он. – Редкозуб-младший!

Кто? – не поняла Юлька. Неужели чародей решил сам обвинить Витальку?

– Да, Ваша честь, – сказал свидетель тонким от волнения голосом. – Это я.

Был он немного старше Витальки – года на полтора, высокий для своих лет и очень серьезный. Взрослые хвалили его за внимание и усидчивость.

Это был Колька. Юлька вспомнила, как он помогал ей обыграть Витальку в шашки, а потом показывал в микроскопе муху. Муха шевелила лапками – было страшно на нее смотреть и очень здорово.

– Предатель! – сказал Виталька громко. – Гнида!

Колька молчал. А потом заговорил.

– А как же мальчик избавился от тел? – спросил судья.

– Он их съел, Ваша Честь, – сказал Фермонт.

– Убедительно, – сказал наконец судья. Лицо у него было такое, словно он сейчас заплачет. – Конечно… я понимаю. Растущий организм… мальчику… полноценное питание… вина общества…

– Его нужно казнить, – сказал дядя Фермонт. – Чтобы он еще кого-нибудь не съел.

– Казнить? – сказал судья дрожащим голосом. – Да-да, конечно, его нужно казнить…

– Нет! – закричала Юлька. – Нет! Нельзя! Он ни в чем не виноват!

По лицу судьи потекли слезы.

– Что же ты со мной делаешь, девочка? – он размахнулся и ударил молотком так, что это прозвучало, как выстрел.

– Самое замечательное, – сказало чудовище Юльке. – Что я никогда не вру. Мне просто незачем. Люди за меня все делают сами.

– Это шаггурт. Настоящий шаггурт. Я чувствую его, – чародей потянул носом воздух. – Фиалка? Очень интересно. Странное дело, они всегда пахнут цветами.

– Но почему я его вижу? – спросила Юлька. – И вижу, что он делает! А остальные – нет. Они как слепые. Как куклы. Делают все, что он захочет…

Чародей склонил голову к левому плечу, и стал похож на старую птицу.

– Потому что вы наказаны, Ваше Высочество. Именно поэтому вы видите его истинный облик. Помните, что грозит нарушителю запретов? – сказал Филин-Редкозуб. – Не трогать единорога, не кормить животных, не поить кащея…

– Но я…

– Не жалеть шаггурта, – безжалостно продолжил Редкозуб. – Карается…

Юлька замерла.

– Чем карается? Чем?!

Редкозуб помолчал.

– Знанием, – сказал он наконец. – Знанием, девочка. Теперь ты понимаешь?

Как убить шаггурта?

– Марина, – позвал папа. – Марина!

Папа ходит по комнате, натыкаясь на вещи, и зовет маму. Он больше ничего не видит. У него седая борода, которую никто не расчесывает и седые волосы, которые никто не стрижет. Он болен.

Во рву – черная вода. И там кто-то шевелится. Иногда вверх взметаются черные щупальца. Вместо прозрачной ключевой воды и золотых рыбок. Хрустальный мост превратился в каменный. В корнях охранного дерева живут двухголовые змеи.

На небе исчезают звезды. Потом останутся только темные пятна.

На ветвях деревьев сидят откормленные черные вороны.

– Я буду сражаться, – сказал серый кот. – Я спасу вас, моя принцесса!

– Ты болен, – сказала Юлька, посмотрев на него. – И не можешь драться.

– Я плохо слышу, это правда, – ответил Серый Рыцарь. – И левый глаз ничего не видит. Это тоже правда. Но мои когти и зубы ещё при мне. И моя честь тоже. Поэтому я буду сражаться. Нет ничего выше чести. Даже сливки… нет, даже они… Ради сливок я живу, а ради чести – умру.

– Я не хочу, чтобы ты умер, – сказала Юлька и заплакала. Папа, мама, Виталька, Колька – все они уходили от неё.

– Я знаю, – сказал кот. – Но если не будет чести – не будет и меня, Ваше Высочество. Неужели вы хотите любить пустое место?

– Ты погибнешь, – сказал призрак Витальки. Он возник из ниоткуда – в куртке из желтой кожи, в летном шлеме и в круглых очках. Руки у него были в перчатках до локтя.

Сейчас он был очень похож на своего отца.

– Но ты погибнешь с честью, – продолжал Виталька, подняв голову. – Можно с тобой?

Серый Рыцарь помолчал. Потом встал и поклонился Витальке – как равный равному.

– Сочту за честь, мессир.

– Я с вами, – сказал Редкозуб, похожий на филина. – Я все-таки, ещё чародей.

Давным-давно, в замке, называемом Роза-на-Скале, жили король с королевой, и была у них маленькая дочка.

И было у них все хорошо.

Ноги под дерн не поместились. Пришлось рубить ветки и закидывать сверху. Теперь лежат, как медведи в берлоге. Мама и три детеныша. Обнялись и ждут весны. Капрал разве что лапу не сосет.

– Муау!

Я говорю: подожди, девочка. Еще немного. Папа почти закончил.

Беру еловую лапу и кидаю сверху. Потом сажусь на землю и говорю: сил моих больше нет.

…Я думал – по дороге быстрее будет. Потому что морковка опять успела проголодаться. А в деревне можно было взять молока. И нажевать с хлебом. И она бы так не орала. Лежала бы и сосала «дулю». Важная, как китайский император.

А они тут как тут – верхом. Закричали:

– Вот он, сукин сын!

Окружили и стволы наставили. Капрал сверху смотрит. Синий мундир, усы сапожной щеткой и пистоль за поясом. Он его даже доставать не стал. Видит, у меня руки заняты. До шпаги никак не дотянуться. А пистоль я в лесу выкинул. Во-первых: пороха к нему не было, я в одной рубахе из окна выскочил. Во-вторых: пистолет тяжелый, пришлось выбирать.

Я говорю:

– Вы меня, как, арестовывать будете? Или на месте порешите?

Капрал говорит:

– Посмотрим.

Морковка открыла глаза и говорит: уа-у. Таким обиженным тоном.

Я подумал – надо было выбрать пистолет. А девчонку оставить. Все руки оттянула, даром что четыре месяца. Посреди леса, волков и лисиц. Тогда у нее был бы шанс.