Шимун Врочек - Сержанту никто не звонит (Сборник)

Подхожу и слышу: мау-а-уа. Громко так, с выражением. И опять: мау-а-уа.

Это она жалуется. У девочки в руках игрушка, и она ей рассказывает, как ей здесь плохо и как её все обижают.

Я говорю:

– Цок, цок, лошадка!

Обиды сразу как не бывало.

– Ты лыба, – говорю. – Лыба. Чего улыбаешься? Муравьишка. Ну, иди ко мне. Пойдем котят смотреть?

Она говорит:

– Аа!

На маму никто особо не походил. Заплатка худая и строгая. А котята – круглые и веселые, как тряпичные мячики. Трое возятся, один спит. Хотя он, наверное, тоже веселый.

И все разного цвета, словно их по масти подбирали.

Я говорю:

– Кто из вас кто?

Черный оказался девочкой. Коготки мелкие и острые. Запищала и давай вырываться. Наверное, тоже папина дочка. Одного такого черного я недавно на заборе видел.

Морковка зашевелилась и смотрит, открыв рот. Потом ручки потянула.

Я говорю:

– Анна-Фередерика, познакомься с Чернушкой. Видишь, какая она маленькая?

И вдруг сзади – шипение.

Я замер. Потом осторожно опустил котенка на землю. Повернулся и говорю:

– А это котенкина мама.

У морковки глаза стали круглые.

Заплатка стоит, готовая к бою. Вполморды – желтое пятно. Шерсть вздыблена, в глазах – отчаяние. Потому что это я человек, она всего лишь кошка. Но я стою между ней и котятами. И это серьезно уравнивает шансы.

Я представил, что это не кошка, а молодая женщина. А вокруг и ночь и вой и грохот…

Взял девчонку поудобнее и отступил в сторону.

Морковка затихла, словно что понимает. Я обошел Заплатку кругом и вышел из сарая.

Сидел на крыльце и смотрел, как темнеет.

А потом Заплатка появилась. Сама подошла и нас обнюхала. Девчонка морщилась, когда кошка её усами задевала.

Заплатка повернулась и ушла обратно в сарай. Домой, к детям.

А мне почему-то вдруг стало очень обидно.

Повернулся, а там она стоит. Я и не видел, как подошла. Увлекся с дверью.

Она на меня смотрит и говорит:

– Девочку пора кормить.

Я говорю:

– Я знаю.

И стоим друг на друга пялимся. Как два идиота.

Потом Марта усмехнулась и говорит:

– Ты сильный.

Я на развороченную дверь смотрю и говорю: да?

Она говорит:

– Но молотка в руках сроду не держал. Я же вижу. У тебя под другое руки заточены. Поэтому и не выходит. Вот шпаги, ружья – это твоё, верно?

Я говорю: наверное.

Она говорит:

– Почему вы, мужчины, просто не можете быть дома? А? Объясни мне, солдат!

Я говорю: не знаю.

Она говорит:

– Почему вам обязательно нужно куда-то идти – и кого-то там убивать?

Я не знаю, что ответить.

Она говорит:

– А потом еще желательно сдохнуть где-то там, вдали от дома – в грязи и вонище!

Я молчу.

Она помедлила и говорит:

– Тогда вы будете счастливы, да?

Повернулась и ушла в дом. А я смотрю ей вслед, и у меня внутри – пустота. Словно вырвали что-то очень важное и теперь нити свисают.

Наверное, она что-то почувствовала. Женщины в этом смысле вообще тоньше устроены. Как барометр.

Я зашел в сарай и вытащил сверток. Длинный, почти в мой рост. Снял мешковину, проверил и завязал обратно. Потом взялся за пистолеты. Заводил каждый и нажимал на спуск. Не то, чтобы дергался. Просто надо было себя чем-то занять.

Хотя – не без мандража, конечно.

Потом разобрал вещи. Морковкины – в одну сторону, свои – в другую. Из своих назавтра отобрал солдатскую куртку, рубаху, чулки, бриджи. Все чистое, как на парад.

Деньги, бумаги. «Завещаю своей дочери Анне-Фредерике…» и так далее.

Все, кажется.

А потом я вспомнил, что сказала Марта в день нашей встречи.

Во дворе – бочка, в бочке – вода. В воде закат отражается. И моё лицо заодно.

Cмотрю на себя и думаю – где красивый? Чего она выдумала?

А потом подумал – правильно, наверное. Может с нами, мужчинами, это тоже работает? Мы нужны женщинам, а они – нам. Мужчина постоянно должен доказывать женщине, что она – лучшая в мире. Иначе он не мужчина, а сапожная подошва. Чтобы мы из угловатых, негибких, жестких, туповатых становились такими, как есть – мы должны отдавать.

Это же просто. Если воду не вычерпывать, она уходит. Может, мы тоже пересыхаем, как колодцы?

И тогда, блять, в нас выстрелить надо, чтобы вода появилась?!

Когда совсем стемнело, я поднялся на крыльцо и открыл дверь. А там – она. Вроде как случайно в сенях стоит.

Я на нее смотрю, а она отвернулась. Только… я знаю, что она меня видит. Не глазами, всем телом. И она знает, что я знаю.

Стоим, дыхание друг друга слушаем.

А потом я сделал шаг. И другой. И как-то само собой получилось, что мы стоим рядом, и кажется, что кожа у неё в темноте тихонечко светится.

Прижал к себе. Она затихла и в грудь мне упирается. Лапки мягкие, как у котенка.

Я говорю: привет.

Спящая змея проснулась. Открылись двери лавок, зашумели люди. По пыльной чешуе зацокали каблуки и копыта. Цок, цок, лошадка! И улыбается.

Я посмотрел наверх. Небо в просвете домов чистое, света достаточно.

Перевёл взгляд на лавку портного. Ножницы большие и белые, нитки зеленые. Все четкое и яркое. Отсюда до вывески пятьдесят два шага – я проверял.

Потом задернул занавески, чтобы осталась только узкая щель. Взял стул и устроился у окна. Аркебузу поставил к стене, кувшин с водой – на пол, по левую руку.

И стал ждать.

Потому что однажды просыпаешься ночью, а вокруг темно – и душно, и грохот, и скрип, словно за стеной перетаскивают мебель. А потом, без перехода, гул голосов, который отзывается во всем теле. Только слов не разобрать, словно это кошмарный сон. Одни вибрации, низкие, тяжелые, тягучие, как патока. И этих в голосах звучит тоска и ужас – оттого, что обладатели голосов знают, что им предстоит совершить.

В неясной тревоге, на границе сна и темноты, ты лежишь с открытыми глазами и чего-то ждешь. Кажется, вечером ты поругался с женой из-за ерунды – сейчас даже не можешь вспомнить, из-за чего именно – но заснул ты не в спальне, а на кушетке в гостиной, где спал не раздеваясь и даже не сняв сапоги. Ты лежишь и слушаешь, как в груди отзываются зловещие тамтамы. А за стеной идут люди с тягучими голосами и глаза у них пустые, как у ящериц.

А потом – крик. Который хлыстом бьет по нервам. И ты вскакиваешь на ноги, словно тебя обожгло. Чувствуешь, как сжимается тело, словно от невыносимой боли. И понимаешь, что это кричит твоя жена.

Ничего. Все в порядке. На мгновение я закрыл глаза, пытаясь унять дрожь. Сердце колотится, словно заячий хвост. Ладони взмокли. Аркебуза кажется тяжелой и неуклюжей, как бревно.

Я открыл глаза, прицелился в катушку зеленых ниток. Потом плавно повел ствол аркебузы вниз…

Черная спина.

Я задержал дыхание и нажал на спуск. Привычное: вжжжж. Искры. Бух! Грохот. Толчок в плечо. Ствол аркебузы дергается вверх и вправо. Серый дым. В ушах – звон. Черт, не вижу! Черная спина медленно-медленно покачнулась… падает. Вокруг лица, на них – удивление. Пауза. А потом со всех сторон – крики. «Князя убили! Князя!» Убили? Правда?! Черт, нельзя посмотреть.