Николай Чадович - Особый отдел

– Да мне всего двадцать минут ходу было. А автобус иногда и по часу приходится ждать. И вот, не доходя примерно полукилометра до родного крыльца, это всё и случилось.

– Что случилось?

– Рука оторвалась.

– Сама?

– Упаси боже! Помог кто-то.

– Какие-либо предположения имеются?

– Абсолютно никаких. Ночь ясная, всё вокруг видно как на ладони. Ни одной живой души поблизости. Только впереди старичок этот знай себе ковыляет.

– Какой старичок? – Цимбаларь едва не поперхнулся.

– Да тот, с которым я перед этим столкнулся. Вы ешьте, ешьте…

– Про старичка попрошу подробнее.

– Вывернулся он, значит, из какой-то подворотни – и прямо мне под ноги. Словно слепой, ей-богу! Сам упал, да ещё с меня шапку сбил. Бормочет что-то, извиняется. Я ему встать помог, он и чесанул дальше.

– Шапку, значит, сбил… – задумчиво произнёс Цимбаларь, отодвигая недоеденную уху. – Вы её потом на голову надели?

– Нет. В руке нёс. Ночь тихая была, тёплая, а я, признаться, запарился в цеху.

– В этой руке несли? – Цимбаларь указал ложкой на пустой рукав.

– Ага, – подтвердил Суконко. – Шапка тоже пропала. Но цена ей была – ломаный грош в базарный день.

– Вы лицо старика разглядели?

– Разглядел, но как-то не запомнил. Морщины, рот ввалившийся… Вот если бы на меня девица в неглиже бросилась – тогда другое дело. – Суконко улыбнулся.

– Старичок в вас стрелять не мог?

– Боже упаси! Он ко мне и не поворачивался даже. Я ведь до самого последнего момента в сознании был. Только в машине «Скорой помощи» вырубился.

– Короче, версию о покушении вы отвергаете?

– Конечно. Отродясь никому зла не сделал.

– А ревность? Женщины?

– Давно к блудням охладел. Можете у жены поинтересоваться.

– Возможно, вас спутали с кем-то? Такое случается…

– В ваших столицах случается. А у нас сошка мелкая обитает. Все друг друга знают.

– Следовательно, никаких загадочных событий, предшествующих покушению, вы не помните?

– Помню, почему же… – оживился Суконко. – Было одно загадочное событие. Примерно за месяц до этой беды мне позвонили. По межгороду, между прочим. Незнакомый мужчина вежливо осведомился о моих анкетных данных и даже поинтересовался, в каком именно роддоме я появился на свет.

– А вы разве знаете?

– Ясное дело. У нас один роддом на весь район. И дочка моя там родилась, и внук.

– Хорошо, а что было дальше?

– Дальше он сказал примерно следующее: «Вам угрожает серьёзная опасность. Если хотите остаться в живых, немедленно покиньте город, а ещё лучше – смените фамилию. Будьте предельно осторожны, выходя на улицу. Остерегайтесь незнакомых людей».

– И всё? – после короткой паузы спросил Цимбаларь.

– Нет. Я ещё успел поинтересоваться, кто это звонит, но он ответил: «Неважно. Просто я выполняю свой долг».

– Но вы, значит, предупреждению не вняли.

– Мало того, я про него на следующий день забыл. Думал, шутка какая-то.

– Вы милиции говорили об этом?

– Нет.

– Почему?

– Так они ведь и не спрашивали! У них версия была, что я в правой руке ёмкость со спиртом нёс. Вот они над ней и работали.

– Разве спирт взрывается?

– Вы это у нашей славной милиции спросите. К любому участковому спичку поднеси – факелом вспыхнет. Потому что проспиртованные насквозь.

– Понятно… Ваши родители отсюда?

– Да. Вся родня местная.

– Живы они?

– Преставились. Отец уже давненько, а мать в позапрошлом году.

– Мне бы на ваши документы глянуть.

– Вам паспорт нужен?

– Мне нужно то, что называется семейным архивом. Старые справки, ненужные квитанции, удостоверения, фотографии.

– Где-то у жены были. Сейчас посмотрю. А вы пока ещё мисочку ухи съешьте. У вас от неё даже лицо порозовело.

Суконко перешёл в гостиную, и это вызвало новую вспышку неистовых криков. Слышно было, как брошенные детской ручонкой погремушки и кубики бомбардируют деда. Если бы Цимбаларь не был посвящён в действительное положение вещей, он грешным делом решил бы, что за стенкой идет отчаянная потасовка.

Старинный саквояж, извлечённый Суконко из недр семейного шифоньера, ничем не отличался от своих собратьев, в которых, если верить историко-революционным фильмам, земские врачи носили медицинские инструменты, курсистки – марксистскую литературу, а народовольцы – бомбы. На стол легла гора пропахших нафталином и архивной пылью бумажек, большую часть которых, к сожалению, составляли поздравительные открытки.

Цимбаларь занялся сортировкой этой макулатуры, а Суконко, мурлыкая весёлый мотивчик, стал греть молочную смесь. Лаврик в гостиной ухал, как голодный марсианин, и скрёбся, словно огромная мышь. Дождь за окном постепенно слабел, и это рождало надежду на возможность скорого отлёта.

– У вас весной всегда так льёт? – спросил Цимбаларь, делая в своей записной книжке какие-то пометки.

– Ещё и хуже бывает, – охотно сообщил Суконко. – Говорят, это хохлы от себя тучи отгоняют. Их американцы после Чернобыля научили.

– А хохлы, наоборот, доказывают, что кацапы чернобыльские тучи вспять от Москвы повернули.

– Да кто же хохлам поверит! – в сердцах воскликнул Суконко. – Разве что американцы лопоухие.

– Это ваше фото? – вдруг спросил Цимбаларь.

– Моё, – зайдя сбоку, подтвердил Суконко. – На Доску почёта снимался. Лет десять назад. Вон и правая рука ещё на месте.

– Без бороды вы совсем другой человек, – заметил Цимбаларь. – И кого-то мне очень напоминаете. Вот только не пойму кого именно…

– Я здесь на генерала Селезня похож, – пояснил Суконко. – Меня даже жена прежде упрекала. Дескать, у человека рожа наподобие твоей кирпича просит, а каких вершин достиг! Ты же как ковырялся всю жизнь в мазуте, так и до пенсии доковыряешься… Правда, после того как он погиб, ворчать перестала.

– Селезень случайно не ваш земляк?

– Нет, он в Ставрополе родился. На год раньше меня. Наши пути-дорожки ещё сызмальства разошлись. Его в Суворовское училище определили, а меня негодным к строевой службе признали. На той руке, что пропала, фаланга указательного пальца отсутствовала. Циркулярку соседскую задел… Да я и не жалею ни о чём! Не всем дано в генералах ходить.

– Тем не менее сходство поразительное. – Цимбаларь, чтобы лучше видеть, поворачивал фото и так и сяк.

– Ничего удивительного. – Суконко стал осторожно переливать закипевшую смесь в бутылочку. – У каждого человека свой двойник имеется, а то и сразу несколько. Вы, между прочим, тоже на одного зарубежного актёра похожи.

– Наверное, на Бельмондо? – Цимбаларь расправил плечи и придал лицу суровое выражение.

– Я бы так не сказал, – Суконко с прищуром глянул на гостя. – Скорее на комика ихнего – Фернанделя, который в фильме «Закон есть закон» полицейского играл. Улыбочка ваша – один к одному.