Владислав Выставной - Месть пожирает звезды

Другой солдат, не опуская оружия, подобрался к убитому.

– Что это у него было?

– Ничего, просто труба. Думаю, водопроводная…

– Ты зачем тогда стрелял?!

– А откуда я знал?…

– Да кто это вообще такой?

– А граната?…

Вдруг одна из дверей в серой стене скрипуче отворилась, и солдаты увидели старика, – клочковатая седая борода, полинялый сюртук, слезящиеся глаза. Он тяжелой походкой подошел к солдату и взял у того из рук гранату. Солдат не сопротивлялся. Старик медленно перевернул пузатую «лимонку», и из ее ржавого нутра посыпался рыжий песок…

– Руки! – завопил солдат, будто внезапно выйдя из оцепенения, и сорвал с плеча автомат.

Лязгнуло с десяток затворов. Стволы уставились в спокойное, даже какое-то умиротворенное… и все же печальное лицо старика.

Тот медленно поднял дрожащие руки и произнес:

– Он был безобидным сумасшедшим. Зачем вы его убили? Он всегда здесь бегал и кричал. Он просто охранял эту дорогу. Вы ведь видели ленточку?

Центральная площадь города была некогда его гордостью. Здесь было средоточие истории Иерихона. Пусть недолгой, но насыщенной событиями, словно ароматное чили – приправами и острым перцем.

Вон, с боку, бывший губернаторский дворец. Вернее, то, что от него осталось, когда туда попал самонаводящийся снаряд. Откуда снаряду было знать, что никакого губернатора там давно уже не было, а был музей, которым горожане очень гордились. Ведь если в городе есть музей – значит, у города есть история. А теперь все вот так: ни музея, ни истории. Только воронка в центре, да источник какого-никакого дармового строительного материала….

С другого края – остатки городского сада. Откуда только ни завозили сюда редкие саженцы, сколько ни холили, ни поливали, ни ставили таблички с предупреждениями – чтобы спалить все это в печках в зябкие времена Первой Газовой войны.

Что уж говорить про фонтаны, которые отродясь никто не видел работающими.

Только постамент посреди площади напоминал о былой славе и величии города (конечно, в локальном понимании этого слова). Постамент был расколот когда-то болванкой, прошедшей мимо цели. Вторая болванка в цель-таки попала – вон она, стоит на перекрестке – древний сверхтяжелый танк прорыва эшелонированной обороны, такой же ржавый, как и все материальные свидетельства той недолгой войны. Из-за него пришлось надолго забыть о пользовании перекрестком. Оставалось только терпеливо ждать, пока его остов рассыплется в пыль, и его можно будет смести обыкновенной метлой…

А постамент был знатный! Кто только не стоял на нем в славную эпоху переворотов! А какие это были перевороты! Шекспир нервно покуривал бы от зависти, читая заголовки тогдашних газет! Какие интриги, какие страсти! А сопровождающие политическую жизнь карнавалы и фейерверки! А какая красивая форма была у офицеров – и как великолепно чеканили шаг солдаты… Это вам не суетливые перевороты последнего времени, когда фейерверки устраивали танки, а на резиденцию главы города сбрасывали кассетные бомбы…

А постамент пережил и это. И даже – предпоследнюю заварушку, поименованную каким-то умником Второй Газовой войной, и более поздние смутные времена… Он даже хранил на себе остатки некой значительной фигуры, имевшей честь быть установленной на столь почетном месте. У той, правда, не было уже головы, одной из ног, руки. Однако отчетливо угадывались, лихо распахнутая шинель и мундир под ней, аксельбанты, ряды наградных планок и обломок ладони, по-наполеоновски заложенной за отворот мундира…

Под постаментом, на высохшей клумбе, между двумя давным-давно погасшими прожекторами сидел тучный пожилой человек. Рядом с ним примостились женщина и еще один старик, а так же девочка, задумчиво ковырявшая в носу и слушавшая происходящий здесь тихий, но яростный спор.

– Мэрр, возьми это, – сказала женщина и протянула тучному огромные белые штаны, – Как сказали – возьми, подними над головой и стой так, пока они не появятся.

– Я не хочу, – сварливо отвечал Мэрр, – К черту. Я не буду больше вашим мэром. Выбирайте нового. Самое время…

– Ты уже пятнадцатый год так говоришь. Они назначат нового, будь уверен! Правда, только увидят тебя, и сразу же назначат, – женщина показала на девочку, – Да вот, хотя бы Клементину.

– Никому я этого не пожелаю, – пробурчал Мэрр и взял в руки белые штаны, – И наградил же бог именем – Мэрр! Будто вся судьба при этом решилась… Бог мой, какой же бесславный конец карьеры. На врага – с белыми подштанниками…

Старичок, глянув в конец улицы, охнул, поморщился, схватился за живот и суетливо забежал за постамент.

– Идут, идут, прячьтесь! Алорада, прячься! Клементина, марш подальше отсюда! Еще не хватало, чтобы солдаты девку увидали…

Инспектор труда внимательно изучал обстановку посредством всепогодного бинокля. Бинокль обладал встроенным целеуказателем и мигал теперь красной точкой на фоне увеличенного пейзажа.

– Командор Томас, там человек, под памятником. Он не прячется и у него в руках что-то белое!

В переговорном устройстве раздался равнодушный голос:

– Хорошо, понял, вижу… Давай звук…

Солдат с желтыми ефрейторскими вставками на броне, принялся возиться с чем-то на уровне шеи, щелкнул, и воздух наполнился шипением и характерным эхом громкоговорителя:

– Так… раз, два, раз…Гм… Гражданин! Вы слышите меня? С вами будет говорить говорит командор, отряд Пустынная Стража, Инспекция труда и социальной занятости. Слышите меня?

– Помаши ему тряпкой! – зашипела из-за постамента Алорада.

– Это не тряпка, а мои выходные штаны! – обиженно отозвался из-за постамента старичок, – Если бы у нас все еще был музей, то там им бы нашлось почетное место. За мою жизнь мы ими уже седьмой раз машем карателям аккурат под этим памятником.

– Покажите мне, что вы меня слышите! – вещал громкоговоритель, – Если у вас есть оружие, отложите его на землю, и мы не причиним вам вреда…

Мэрр, кряхтя, поднялся на ноги и принялся размахивать штанами.

– Будьте вы все прокляты! – произнес он сквозь зубы, улыбаясь.

Командор, стал пробираться к центру площади в окружении нескольких солдат. Мэрр, сопя, старательно махал тряпкой, с ужасом глядя на страшные черные морды солдат Пустынной Стражи.

Командор подошел вплотную к досмерти напуганным аборигенам..

– Благодарю… – проревел он, забыв отключить громкоговоритель.

Солдаты втянули головы в плечи, а Мэрр, аж присел от неожиданности на каменный бордюр постамента.

– Черт, – все так же громогласно произнес командор Томас, и ефрейтор суетливо, щелчком выключил усилитель.

– …вас, – закончил фразу командор.

После чего со звуком отдираемого от поверхности ванны вантуса стянул с головы штурмовой намордник.