Алексей Бобл - Пуля-Квант

— Чего?

— Так, просто думаю. А зачем тушканам в дом лезть?

— Любят они всякие' здания. В Зоне многие твари обживают развалины, что-то их притягивает к ним. А сей­час еще снег вдобавок… Глянь.

Я посмотрел в указанном направлении.

— Ничего не вижу.

— Разлапистую ель видишь?

— Ага.

— Вправо шагов пять — пожарный щит с козырь­ком, ящик с песком.

— Да, точно.

— Возле ящика…

Бугорок какой-то, кучка хлама или ветоши снегом присыпана. Напряг зрение — и очертания стали скла­дываться в картинку, я даже привстал. Пригоршня хмыкнул.

То, что я принял за ветошь, было телом замерзшего кровососа. Он именно замерз. Морда повернута в нашу сторону, лысая черепушка с натянутой синюшной ко­жей, один раскрытый остекленевший глаз, второй засыпан снегом. Рот распался на лепестки-щупальца — я слы­шал, что мутант через эти отростки высасывает жид­кость из тела жертвы. Твари этой породы — одни из са­мых опасных в Зоне, умеют делаться невидимыми, ког­да атакуют. Может, какие-то зачатки разума у мутантов есть. Вторая авария на АЭС вызвала необратимые ге­нетические изменения, и до сих пор неясно, остано­вились ли процессы мутаций, влияют ли регулярные выбросы на дальнейшие изменения флоры и фауны в Зоне. Наверное, кровосос пытался хоть как-то со­греться — тело покрыто лохмотьями. Но они кровосо­са не спасли. Всю прошлую неделю стоял сильный мо­роз, хотя снег еще не шел. Хуже всего, когда темпера­тура упала, а снега нет. При высокой влажности как тепло ни одевайся, пробирает до костей. Вот и окоче­нела зверюга, превратилась в ценное ископаемое — сюда бы ребят из блока «О», они бы порадовались, замерзший кровосос для них, как мамонт в вечной мерз­лоте для палеонтологов. А сколько еще тварей померз­ло в Зоне…

Стоп! Блок «О» в лагере на Янтаре занимался изу­чением мутагенных форм, обитающих в Зоне, — вспом­нил! А ведь недавно не мог. Попробую размотать клу­бок дальше…

— Пригоршня, впрягайся, — велел подошедший Ку­рортник. — Быстрее, быстрее! Идем.

Миновав брошенную технику и обогнув дирекцию, мы попали на открытое пространство. Впереди стоял покосившийся серый забор с сетчатой аркой ворот. Створок не было, вверху на сетке висел герб СССР, скрещенные серп и молот, рядом — железная пятико­нечная звезда, выкрашенная красной краской.

Почему-то спутники не пошли прямо к арке, а забра­ли в сторону. Я нахмурился, пытаясь сообразить, почему идущий впереди Лабус двигается в этом направлении. И заметил, что перед забором снег кружится, образуя пять маленьких смерчей. Что это, ведь ветер почти стих? Еще на пути к арке виднелись талые проплешины, над ни­ми клубилось марево, снежинки таяли, не долетая до зем­ли. На одном таком пятачке обнажился потрескавшийся асфальт, на другом — пожухлая трава. Я всматривался. Марево над проплешинами собиралось сгустками в фор­ме яйца диаметром метра полтора. Мне показалось, что я слышу легкое гудение, словно поблизости работает транс­форматор. Я оглянулся на будку, посмотрел на прово­да — нет, звук исходил именно от воздушных сгустков.

Пройдя шагов двадцать, Лабус изменил направление, и Пригоршня повернул за ним. Костя остановился, све­рился с планшетом. Впереди были два сугроба высотой по пояс — почти идеальные полусферы. Между ними полоска снега вмята, будто кто-то постелил ковровую дорожку, почистил и унес, оставив спрессованный отпе­чаток. Лабус повернул в сторону ближайшего фонарно­го столба. Сделав еще несколько шагов, замер. Снег пе­ред ним вспух, выстрелил фонтанчиками, послышался треск электрических разрядов, мелькнула яркая вспыш­ка. В нос ударил запах озона.

Лабус отпрыгнул, повалился на спину, смешно за­драв ноги, перекатился на бок и выругался:

— Растудыть твою мапупу!

Что это еще за мапупа такая? Молнии дотянулись до одной из снежных полусфер, звонкая трель заставила меня скривиться и зажать уши. Раздувшийся, сыпавший искрами шар аномалии выстрелил в арку, как из ката­пульты. Он с хрустом врезался в сетку, разлетелся, ос­тавляя горящие шлейфы, разноцветные яркие шарики, похожие на выстрелы сигнальных патронов. Скрипнуло, с сетки свалилась пятиконечная звезда, врезалась в снег. Все стихло.

Лабус встал на колени.

— Вот блин, выросла на пути! Занесла нас нелег­кая… Это ж надо! Электра — да в трамплин…

Курортник сзади молчал. Костя посмотрел на детек­тор, обвел взглядом окрестности, сплюнув, выпрямил­ся и пошел параллельно забору. Никита потащил за ним меня на волокуше. До ограждения оставалось шагов де­сять, но военстал не спешил сворачивать к нему. Снег здесь оказался глубоким, и двигаться пришлось медлен­нее. За волокушей оставался широкий след, по нему легко шел Курортник. Когда мы поравнялись со следу­ющим фонарным столбом, Лабус наконец повернул. Секция забора за фонарем завалилась, образовав подо­бие мостка, уложенного на длинный сугроб, что протя­нулся вдоль ограды.

Снегопад прекратился, и стал виден лес, покрытые белыми шапками деревья. Вдалеке — пологий холм, бе­лое поле с лентой дороги и темнеющее небо. На миг ли­нию горизонта обозначил всполох закатного солнца, и сразу тучи затянули прореху.

Лабус взобрался на опрокинувшуюся секцию, по­прыгал, проверяя крепость мостка, и повернулся к нам:

— Выдержит. Пригоршня, справишься?

— Да, — прокряхтел Никита и стал набирать раз­гон. — Держись, пацан!

Лабус сбежал за насыпь. Никита, рыча, влетел на­верх, и тут над нами зажегся фонарь. Я едва не вскрик­нул, так неожиданно это произошло. Сумерки быстро сгущались, но по периметру рабочего городка загорел­ся свет. Заснеженный лес, молчащий городок, свет фо­нарей… Меня пронзило ощущение нереальности, ска­зочности происходящего. Никита стащил волокушу по снежному завалу, потянул дальше, а я сидел, расставив руки, ухватившись за доски ящика, и хлопал глазами.

Лишь позже Курортник дал объяснение произошед­шему. Оказывается, в Зоне есть аномальные поля, где происходит концентрация электрической энергии, а есть ионизированные облака, поглощающие энергию из ис­точников питания. Куда она девается? Наверное, в ат­мосферу уходит, черт его знает.

До цели оставалось с километр. Надо только за­браться на холм, чтобы увидеть сооружения второго за­градительного кольца, Периметр Зоны. А там и патруль­ные группы, и укрепленные блокпосты… Я видел, как погрустнел Пригоршня: ему, как пообещал Курортник, светила встреча с особым отделом.

Нога разнылась, действие укола кончилось, я стал хлюпать носом: столько времени на морозе, простыл, как бы с пневмонией не свалиться. Но скоро все это ос­танется позади. Хотя с Никитой и военными сталкера­ми расставаться мне теперь даже не хотелось. Нужно их будет потом отблагодарить как-то, решил я. Ведь та­щили меня, жизнью рисковали.