Сергей Демченко - Ангел

— О, правильно! Он, я уверен, — «выбор»…

— Иначе и быть не может, уважаемый! А грех кто?

— Да ну неважно пока! Вот кто "смелый"?! — внезапно Герхард запнулся и посмотрел на Джи, одуревшим грибом уставившимся на их диспут. Плечо парня до сих пор светилось раскрытой раной, но Ковбой отчего-то не возражал. Видимо, его до того захватила картина словесного поноса знатоков фантастики, что он и думать забыл о собственных болячках.

— Мистер Нортон, Вы рассказывали мне, что Ваш друг, господин Хубер, очень отчаянный парень… В то время как я, наверное, покорность… Нет, скорее, слабость. Слабость и страх…

Герхард, Чик и Ковбой смотрели друг на друга настороженно, будто пугаясь собственных догадок. Первым нарушил молчание Джи:

— Эй, я далёк от ваших дел, но что выходит? Я замешан тоже? — Он сосредоточился на Нортоне:

— Ты хочешь сказать, пухлый, что раз ты так меня рекламировал, мне тоже готовить скорбные санки? — Если судить по тону Джимми, ему не очень-то были по душе выводы этих умников. — Я что-то не пойму, — из вашей болтовни выходит, что все, на кого ставят эту «печать», или как её там, — тот может заказывать цветы, музыку и машину? А теперь получается, что и мне готовиться слушать заупокойный "турурум"?!

Ковбой походил на разъярённого попугая. Нахохлившись на каком-то перевёрнутом ящике, он зло сверкал глазами на этот дуэт гениев.

Чик нервно щёлкнул клювом:

— Ну, не всё так плохо, я думаю, если ты об этом. Мне кажется, что до этого не дойдёт… По-моему, все, кому было суждено, уже…

Джи не дал ему закончить:

— Тебе «кажется», ты «думаешь», сало ты тухлое?! Чего ты меня тулишь в ряды шагающих в припрыжку к кладбищу?! Некому больше побыть героем, да? — Он сердито сплюнул, потом, словно устыдившись собственного взрыва, ворчливо поёжился на своём «стуле» и пояснил, подтверждая свои слова сжатым кулаком:

— Нет, ну я не ссыкун, если так… Но вот почему-то мне тут подумалось, что и пожить не мешало бы… — Рассматривая свой невесть для кого приготовленный кулак, Ковбой стушевался и засунул его под себя.

— Тоже мне, пророки… — буркнул он нехотя и замолк. Несколько мгновений он созерцал полужидкое месиво грязи под ногами, потом вдруг поднял на Чика повеселевшие глаза:

— Слышь, курносый! Так ведь и ты, по-моему, в наших рядах! Ты что мне плёл там, в пустыне? Про "печать познающего"?

— Про познание, — как-то уныло откликнулся его друг. Видимо, и до него допёрло, что компашка всё расширяется. И не зря, ой, не зря собрались они здесь все вместе…

— Вот-вот, — озорно подхватил не умеющий долго печалиться Джимми. — Вэлкам, убогий! Ты ж до чёрта знаешь, верно? Вот и примай вожжи! — Он заливисто захохотал, потом ойкнул, скривился от кольнувшей плечо боли, и зашипел на Чика:

— Учти, мясо… Я без тебя никуда…

Нортон покорно кивнул, но в его взгляде промелькнуло нечто вроде благодарности своему бесшабашному товарищу.

Я его понимал. Куда веселее и надёжнее топать в неведомое с напарником, чем тащить зад в пасть тигра одному.

Молчавший до этого Фогель чирикнул устало:

— Да-а уж, ребята… Согласно теории сохранения подлости в мире, нам всем скоро придётся натирать шкуру салом, чтобы проскочить. — И вздохнув, обречённо, но с ноткой спокойствия в голосе, добавил:

— Лично я, коли что, подписался бы под «страхом». И хотя такой Печати нет…, рассчитывать на другую мне уже не приходится.

В ответ на молчаливые вопросы американцев Герхард счёл нужным уточнить:

— Я ведь не полный идиот, чтобы не понимать, что раз пророчества начали сбываться, и именно в моём присутствии, то нечего и думать бежать от того, что тебе предначертано. Это не фатализм, ребята. Это простая философия жизни. Ещё когда я читал Сирвенга, я вдруг ни стого, ни с сего примерил на себя шкуру «труса». То есть страха. Никакую другую. Уж таков я, чего тут скрывать? Всё, что не касается любимого дела, приводит меня в замешательство и доводит до паники. Ещё тогда мне подумалось, что вот он я, — кандидат на такую именно Печать… Так оно бы и вышло: назовись она передо мною, я б ухватился за неё, не раздумывая. Не ради возможности избежать участия в процессе, а ради честности отношения к самому себе. Да и Вы, ответьте честно, — разве вы не поступали бы так же? — Доктор посмотрел на Чика. Тот согласно кивнул.

— Я так и думал. Все мы, что-то читая или смотря кино, примеряем себя к ситуации. И видим в каком-то герое себя. Только честность при этом у нас разная. Именно свой прототип надо выбрать, а не тот, черт которого тебе не хватает… — Фогель задумался. — Да и устал я, пожалуй, бегать. Сколько б ни прожил я ещё на свете, я больше не увижу прежней Земли. А стоит ли жить почти старому человеку, как навозному червю? Поедать пищу, что сможет помочь выжить молодым и перспективным? Так что… На предателя я, слава Богу, уже не тяну, место не вакантно, да и на другие — рылом не вышел. Смешно было бы про себя думать, что сгожусь на Зло или Войну… А потому продолжаю трусливо надеяться, что моя хата — с краю. Так, по-моему, говорят в России? Если Господь оставит меня жить — я буду коптить это небо, в меру сил облегчая страдания людям. А нет — так не о чем мне будет особо и сожалеть. Хотя, ну правда, не уверен я, — есть ли там для меня Имя…

Словно опомнившись, Птичка повертел в руках скальпель и повернулся к Джи;

— Вы готовы продолжить, мил человек?

Тот показал, что, мол, как пионер. Профессор спокойно вернулся к его ране, а скребущий небритый и неряшливый подбородок Чик о чём-то напряжённо мыслил. Отняв пальцы от появляющейся клокастой бородёнки, он оглядел их внимательно, словно оценивая количество грязи под нестриженными ногтями, и изрёк:

— Чёрт, видела бы меня, свинью, моя аккуратистка мама… — Немного погрустнев, он снова начал доставать доктора:

— Док, а док… А я знаю, кто есть «грех». — Повернулся ко мне. — Я Вам о нём говорил. Гарпер, сук-кин сын. Не знаю, почему мне так подумалось, но вот точит меня внутри, что и ему перепало от тонхов на орехи. Уж как пить дать, «отблагодарили» они гада! Он немало с них скачать пытался, я думаю. Зная его хапужную натуру… Дали, небось, по башке, да в унитаз и смыли, гогоча. — Вслед за ревизией лица ухмыляющемуся таким мыслям Чику взбрело в голову заняться чисткой носа, и во время сего процесса его рот не закрывался ни на минуту:

— Если предположить, что мы знаем… — Нортон тщательно, с видом знатока, изучал серую субстанцию, вынутую из ноздри. Очевидно, сочтя её всё-таки бесполезной в быту вещью, с омерзением швырнул оную наземь. — Ежели предположить, что мы знаем Имена, то мне кажется, нужно и давать «сторонам» имена тоже. Иначе смысл всех этих разговоров и пророчеств? Раз есть «стороны», даже мёртвые, нужно их назвать. Как Вы думаете, мистер Аолитт?