Сергей Демченко - Ангел

Я не в силах описать грацию и коварство её хищного танца. Скажу только, что она даже не летала. Она была повсюду, оставляя мимолётные дуновения своего дивного тела одновременно во всех точках комнаты. Мимолётными инверсиями оставались в воздухе её линии, дышащие животной страстью и энергией океана. Горели зажжённые ею свечи, отбрасывая кровавые блики на испуганное покрывало мрака. Стояли молчаливыми и грозными истуканами фигурки, и была прочитана какая-то белиберда на странном языке, которого не понял даже я. И в этом чарующем танце, танце неимоверной, нерастраченной похоти и угрожающей силы, я вдруг заметил, что тьма вроде бы сгустилась вокруг нас…

Несмотря на то, что за крохотными оконцами подвала забрезжил рассвет, чей отсвет пробивался тонкими лучиками сквозь щели и мелкие отверстия толстой фанеры, прикрывающей оконные проёмы вместо стекла, подвал давила и мучила наступающая Мгла. Все, кто присутствовал при этом, — и работавшие здесь, и бросившие свои дела в убежище, едва заслышав удары бубна, — истекали потом предчувствия. Мне впервые было не по себе. Не от страха, а от назревающей концентрации чужеродной материи, лениво протаскивающей своё жирное тело сквозь пространство, спешащей на зов томного женского естества…

Внезапно её бубен стих. На меня обрушилась оглушающая своей плотностью пелена. В наступившей тишине тихо и настойчиво пела далёкая сирена чьего-то вечного, ужасного в своей бесконечности и неутолимости, голода.

Замершая перед импровизированным «столом» Келли, обнажённая и неописуемо прелестная, опустила руки к похудевшему узелку, что лежал слева от разложенной на досках пентаграммы. Глаза её были почти прикрыты. Шикарные грудь и бёдра колыхались, едва уловимо продолжая прерванный танец. Упругие ягодицы подрагивали, отвечая на ритмичные сокращения плоского и сильного живота. В её руках блеснул кривой короткий нож. Все застыли. Поднеся его лезвие к левой груди, она небрежным, но точным движением провела им по коже, сделав небольшой и неглубокий надрез. Из которого сразу же выступила парящая высокими температурами алая жидкость. На лице женщины не дрогнул ни один мускул. По толпе прокатился тихий стон восхищения. Очевидно, в этой ипостаси Келечку видели впервые. Та же, не останавливая руки, перенесла её ближе к лобку и безжалостно сделала продольный надрез и там. На десять-двенадцать сантиметров ниже пупа. После чего быстрыми и размеренными взмахами рассекла кожу у сгибов ног, на бёдрах. Постояв так несколько секунд, колдунья открыла невидящие глаза. Как во сне, брала по одной ей понятной очерёдности стоящие в ожидании своей очереди фигурки, и подносила каждую из них к «своему», очевидно, источнику. Измазав кровью их все до последней, всех четверых, Келли затянула странный горловой напев…

…Когда всё закончилось, я чувствовал себя разбитым, — наверное, даже больше, чем колдунья. Чуждые моей и без того странной природе материи, незримо присутствовавшие на сеансе, наскоками и быстрыми уколами жадных ртов вылакали часть моих сил. Я ощущал, что приближаться ко мне близко они опасались, и всякий раз, словно воровато озираясь, проскальзывали мимо меня чуткими медузами, но тем не менее, они, уходя, умудрились стащить с собою часть моей энергии. Правда, восполнение не заставит себя долго ждать, но сам факт того, что присутствовал я на чём-то противоестественном, запретном для своей изначальной сути, не давал покоя моему мироощущению. Я наступил ему на горло и встряхнулся. Слабость и тошнота, вялость членов пройдут, всё это чушь. В конце концов, не для ворожбы ж на невесту я тут присутствовал, да простит меня Небо!

Уже одетая и бледная, как мел, Келли собирала свои причиндалы. Она была молчалива и почти бесстрастна. Хотя лишь несколько минут назад она вся струилась мощью и бурлила активностью. Присмиревшие Фогель, Джи и Чик сидели рядком в уголочке, как нашкодившие детсадовцы, наказанные няней на время тихого часа. По-моему, у Птички напрочь отбило охоту флиртовать с «ведьмой». И вообще — сейчас их мысли были заняты другим. Эта троица уныло и с благоговением пялилась на крохотные шарики, которые в процессе волшбы им вручила Келли. Как я и предполагал, «стороны» признали их. Каждая — своего «крестника». Как только названная «сторона» попадала в руки «владельца», она будто успокаивалась. Чужаку же она жгла руки. И хотя было очевидно, что каждый из них втайне надеялся, что "чаша сия", чаша выбора, минует их, ни одному не удалось остаться без «пули». Как только Келли выкрикивала очередное Имя, даже не подсказываемое нами, одна из «сторон», выложенных мною на её пентаграмму, орошаемую каплями крови и молозивом с её грудей, начинала беспокойно светиться тусклым рубиновым светом. Даже те, что Герхарду пришлось прямо на ходу выковыривать из кишечника Роека, «отозвались». И тогда Келечка поведала нам о судьбах обладателей всех Имён "мёртвых камней". Включая Мони и Гарпера. Нет, она не знала всех по именам, но описала один в один их лица. Чик был в шоке…

Впечатление осталось гадостное. И если мне было куда спокойнее и легче, то того же нельзя было сказать об остальных. Колдунья не ошиблась ни разу. Все «стороны», называемые ею по очереди, проявили на себе буквы. Волшебство, да и только! И соответствие характеристикам вышло полное. Птичка совершенно неожиданно для самого себя получил «верность», и теперь недоумевал по этому поводу; Чик удостоился «познания», а растерянный, но мужающийся Ковбой взял «отвагу». Моя «горошина» осветилась ярко-синим, и Келли нахмурилась. "Вы не человек, мистер. Это цвет Силы, духи не могут ошибаться, но не силы живой". Она смотрела на меня, как на заведомо дохлую невидаль. Мне пришлось уклончиво пожать плечами.

— Он же Ангел, а не просто человек, я ж говорил всем! — Ещё не заполучивший тогда свою «долю» Фогель, в отличие от пошедшего чуть ли не в первых рядах Чика, почему-то важничал и радостно умничал.

Келичка внимательно и с какой-то затаённой скорбью смотрела мне в глаза. Лишь только когда я, улыбаясь, спокойно взял с пентаграммы свою «пулю», она отвернулась и продолжила. Два чёрных отсвета среди всех остальных заставили женщину отшатнуться.

— Это те, кого я не знаю. И Дух отказывается мне их показать… — Она была несколько растеряна. И испугана. Внезапный порыв ветерка едва не затушил свечей, в комнате забрезжило красным, народ перепугано зашевелился и заойкал. Я нагнулся к столу и сгрёб остальные невостребованные, «мёртвые» "стороны", в карман. Вместе с нечаянно прихваченной и неназванной пока «Отвагой»:

— Я знаю, кто это. Это те, ради которых я явился сюда, в этот планетарный бедлам…

Сидевший справа от меня Джи вдруг протянул ко мне ладонь: