Федор Березин - Война 2010: Украинский фронт

Четвертая власть:

«…так все-таки с чьей агрессией, и против кого мы имеем дело? Российские официальные лица заявляют, что они тут ни причем, и вообще не имеют понятия, что происходит в Восточной части Украины. Но ведь подобное объяснение курам на смех! Извините, но какая еще страна граничит с Украиной на востоке?…»

Легко понять состояние подполковника Корташова, когда к нему в кабинет вваливается лично командир группы дивизионов полковник Бубякин и делает интересное предложение. Владимир Иванович выслушивает тираду непосредственного начальника открыв рот.

– Так-с, братцы-кролики, – весьма странно комментирует он услышанное, когда краткое, эмоциональное и емкое по смыслу выступление Михаила Юрьевича заканчивается. – Поскольку у нас сегодня не первое апреля, да и после случившегося во «втором» ЧП вообще-то не до шуток, я склонен принять такое за правду. Значит, Миша, ты этих гадёнышей заморских арестовал, так? Не дурно! И значит, тепереча мы в состоянии войны, что ли?

– Выходит так, Вова, – отвечает Бубякин, глядя на подчиненного в упор.

– А если откажусь – меня тоже будешь вязать, что ли? – спрашивает Корташов не для узнавания нового – просто для оттяжки времени, требуемого для усвоения уже впитанного материала.

– Буду, Владимир Иванович. Куда ж деваться-то?

– С пистолетом, что ли, ходишь-бродишь?

– Так точно, с родным ТТ, – кивает полковник. – А чего, нельзя?

– Нет, почему же, – пожимает плечами Корташов. – Теперь тебе, Михаил, уже вообще все можно. Ты уж, наверное, на максималку раскрутился. Чего там у нас в демократии имеется на сей счет? Расстрел не дают, следовательно, пожизненно. Готовь сухари.

– Хусейна повесили, Владимир Иванович. Слыхивал, нет?

– А причем здесь Ху… Ах, да, дело-то теперь международного уровня, – командир «первого» дивизиона внезапно улыбается. – Послушай, Михаил Юрьевич, да ты же меня обскакал. Понял о чем речь?

– Ясно понял, Володя, о твоих клятых воротах. Тебя ж за них, не смотря даже на мои слезные письма вверх (не забудь, кстати, об участии) все едино наши оранжевые, или уж какие там сегодня цветом, обязуются посадить.

– Или выгнать без пенсии, – напоминает Корташов. – Это если сам накалякаю рапорт об увольнении по собственному желанию. А годы службы, значит, на фиг? Молодость в шинели, перетянутую ремнем – тоже на фиг! И паши где-нибудь электриком до… Во сколько у нас теперь, после свержения тоталитарной власти пенсионят, а?

– Так, Володя, я ведаю, что тема для тебя больная. Сам переживаю. Но это как-нибудь за бутылочкой. У меня теперь время, не просто деньги, а…

– Да, действительно, жизнь или пожизненно. А ты не думаешь, что сюда уже направляется президентский полк? Они-то, кстати, верняк вооружены. Не то, что мы.

– Пугаешь, что ли, Вова? Посмотри какая у меня кроме «Тэ-Тэ» еще штуковина трофейная, – Бубякин шлепает на затертую, но крытую плексом полировку массивную «Беретту».

– Вот-та! – восклицает Корташов округляя глаза. – Американо-офицерская оснастка. Ничего себе!

– У них у всех были, – хвастает Михаил Бубякин. – Хочешь такую?

– Подкупаешь младшего по званию?

– В какой-то мере, – командир группы убирает улыбку. – Так ты как? Воюешь со мной, или…

– Ты что ж, Миша, думаешь они на нас налет организуют? – Корташов все еще лыбится.

– Мы ж с тобой о Крыме слыхивали, или как?

– Да мне как-то…

– Не верится? – удивляется Бубякин. – А мне вот, после случившегося с Алексеем, во все вполне так и верится. Я тебе гарантирую, будет налет. Давай, Владимир, решай быстрее. Ты мне нужен. С тобой мы шороху у любых налетчиков наделаем. Помнишь, как на полигоне… Ладно, не время.

– Так-с, – закатывает глаза к потолку командир дивизиона «один». – Значит, было у меня годика три за растранжиривание, грозил «десяток» за шпионаж, есть вариант бомжевать до минимальной пенсии. Что я, собственно, теряю?

– Это правильная математика, – подтверждает Бубякин. – Высшая! Ну, раз ты сразу согласился, теперь лови.

– В смысле, полковник?

– Это тебе «Беретта», а вот тебе даже две доп-обойны. На всякий пожарный случай. В смысле, для придания веса приказаниям и прочему. Давай, комдив, за дело. У нас их по горло. Вводи дивизион в строй. А я теперь следую на тех-позицию. Стрелять ведь надо чем-то, так? – командир группы дивизионов резко встает.

– Вот же дела, – констатирует Корташов вслух, но для самого себя. – Если бы не ворота, ведь спокойнёхонько через год-два свалил бы на пенсию. Интересно все-таки, какая сволота из свистнула?

– Можно подумать, эта шайка-лейка не накопала бы еще что-нибудь, – оборачивается Бубякин уже в дверях. – Выше нос, командир, давай хоть напоследок козырнем всей этой срани по-настоящему.

– Да, я уж проголосовал, Миша. Семью-то предупредить?

– Как хочешь, но мне кажется, чуть позже. Не стоит разглашать до… Ну, ты понял. И пестиком чужеродным не балуйся, не хватало еще чрезвычайки с «неосторожным обращением».

– Иди уж, комик, – сияет лыбой почему-то осчастливленный Владимир Иванович.

То было повторение сорок первого в миниатюре. Маленький такой «41-й». Малюпусенький. Натурная моделька принятой повсеместно версии. На нас напали внезапно, а мы были совсем не готовы, по уши заняты созидательным мирным трудом. Это когда вся армия разом по колхозам собирает урожай в июне месяце, диверсанты, с ножичками в зубах и кусачками подмышкой, с помощью волшебной лозы легко находят все телефонно-телеграфные провода, и режут, режут. Еще откуда-то падают парашютисты. Все бомбы тоже с высокой точностью наведения, возможно у них внутри JPS-ки и напалм. Аэродромы дымят как сигнальные огни. На дымные столбы тут же слетаются стервятники всей злодейской Европы. У них очень много работы. В первый день надо сжечь все истребители (бомбардировщиков мало – мы мирные люди), на второй – все танки, на третий чуть полупцевать пехоту: убить половину, вторую расстреляет сам тов. Сталин; на них даже не стоит затрачивать боеприпас. Но задача еще легче легкого. Поскольку винтовка в Красной армии одна на троих, то и достаточно стрелять каждого третьего. По порядку номеров рассчитайсь! Ан, цвайн, драйн!

Версия так сяк прокатывает для страны, все ж-таки у нее много задач помимо ратного дела, но никак не для армии в целом. Ибо чем же она еще должна заниматься помимо охраны неприкосновенности рубежей?

Но сейчас в деле наличествовало всего одно войсковое соединение. Оно, конечно, тоже может быть к чему-нибудь не подготовлено, чай не на границе помещено. Однако кому где. Все по спецификации. Где должны помещаться войсковые формирования именуемые «внутренними»? Так точно, внутри. Лучше в больших городах. Тогда, если что-то кое-где у нас порой, они уже тут, на месте. Ведь против кого должны «работать», то бишь, без экивоков, воевать внутренние войска? Так точно, против внутренних же беспорядков и далее по нарастающей. Оставим обсуждение, с кем обязаны иметь боевое соприкосновение внутренние войска бывшего Союза ССР, специальным дознавателям. Сделаем предположение, для чего внутренние войска в привольном демократическом государстве. Понятно, что для сохранения демократии. Вопрос: от кого? Ответ: «от террористов» не принимается. С ними ведут битву специальные структуры. Значит… Так точно, поскольку в демократии все демократы еще и граждане, то значит борение будет вестись с негражданами. В смысле? Теми, кто не имеет права голосовать? Деточками до восемнадцати годков? Предположение чрезмерно цинично. Отметаем… Короче, имеются затруднения с ответом. Возьмем толику мысли от альтернативных теорий. Кто-то где-то балакал, будто «государство – есть узаконенная война богатых с бедными». За неимением хоть каких-то иных гипотез, потянем за эту ниточку.