Михаил Белозеров - Гибель Марса

-- Ну и что? - спросил я тем тоном, которым обычно злил Алфена.

-- Где ты шлялся в понедельник?!

-- А какой сегодня день?

-- Вторник!

-- Не может быть... -- оторопел я, на мгновение забыл о странном бугорке на левом плече.

-- Может! - перешел на фальцет Алфен. - Может!!!

-- Я сейчас приеду, -- пообещал я.

-- Можешь не стараться, -- заявил Алфен, -- ты уволен!

-- Вы не можете со мной так поступить! - крикнул я в трубу.

-- Могу! Я все могу!

И дал отбой.

В этот момент в комнату вплыл улыбающийся Леха.

-- Привет...

От него пахло моей зубной пастой. Он был в моей пижаме и освежался моим одеколоном. Его морда блестела, словно блин, а на руках был сделан маникюр. Если на Земле он носил прическу, как поросль у слона под мышкой - а-ля петушок, то на Марсе старательно зачесывал волосы на бок, что в сочетании с круглой рожей придавало ему слегка купеческий дебильный вид. Недаром его бросила жена, злорадно подумал я.

Тем не менее я попросил:

-- Ущипни меня...

-- Если я тебя ущипну, -- Леха решил поиздеваться, -- ты окончательно спятишь. У тебя вид, словно ты увидел астроса. -- Он опасливо покосился на пистолет и спросил почему-то шепотом: -- Ты действительно считаешь, что мы влипли?

Если сегодня вторник, то до пятницы далеко, как до земной Луны. Значит, действительно случилось что-то из ряда вон выходящее. Куда-то пропал понедельник! Если черные ангелы и временной сдвиг звенья одной цепи, то мы накануне грандиозных событий. Думаю, Леха и сам сообразил, что дела дрянь. У меня появилось плохое предчувствие.

Я пошел на кухню, предоставив Лехе возможность, не смущаясь, освежаться моим одеколоном и ходить в моих тапочках, и обнаружил, что в кабинете на кожаном диване кто-то спит: из-под одеяла торчала рыжая волосатая рука. На ковре валились мастырки и двухлитровая бутыль из-под пива "Ладожское". А в комнате стоял характерный запах. Идиот, подумал я.

-- Ты кого привел? - спросил я, оглядываясь на Леху, который выкатился следом. - Поменял ориентацию?

В былые времена на Земле мы тоже пьянствовали до потери ориентации в пространстве и времени, но никогда не курили траву на диванах и в постелях.

Леха идиотски захихикал. Я-то знал, что он однолюб -- любит одних Татьян женского пола и племени. И вообще, он был как огурчик - бодрый и подтянутый, готовый к подвигам, что меня почему-то страшно раздражало. Но смена климата явно пошла ему на пользу.

Очевидно, Леха наслаждался моим возмущением и еще тем, что я ничего не понимаю.

-- Вот почему ты хромаешь? - спросил Леха как ни в чем ни бывало.

Действительно. Левая нога болела. Я задрал штанину пижамы и осмотрел икру. На коже виднелись едва заметные фиолетовые пятна, как от дробинок.

-- Мы попали в перестрелку? - спросил я, опуская штанину и показывая свое плечо.

-- Еще бы, -- засмеялся Леха.

-- Ну не томи, -- попросил я.

-- А сам не помнишь, что ли?

-- Помню твой город... сопки... комиссара Ё-моё...

-- Ну... -- выжидательно оскалился Леха.

И я понял, что раздражает меня не сам Леха, а все, что с ним связано. Плохо иметь друга, который напивается в самый неподходящий момент - у меня до сих пор болели спина и шея -- что оказалось первым посылом к целому ряду ассоциаций.

-- Помню, что пили в машине... Ах, черт!..

Это было похоже на вчерашний сон, в котором нет ни начала, ни конца. И чем дольше я вспоминал, тем ярче был сон. Теперь я понял, что внес в отчет только события до нашего перемещения во времени. А Алфен решил, что я сорвал задание и прогулял целый день. Но все рано это еще не повод, чтобы увольнять сотрудника. У нас случались разногласия и похуже. Значит, Алфен что-то хотел мне сообщить. Например, о том, что за меня принялась метаполиция. Все было возможно. Однако, возможно, я просто идеализировал Алфена.

В этот момент на лестнице, которая вела на второй этаж, раздался грохот, и через мгновение в кухню, шлепая босыми ногами и потирая ушибленный зад, ввалился Рем Понтегера. Отрешенно налил в кружку рассола из банки с огурцами, с жадностью и взахлеб выпил.

-- Что мы вчера пили? - спросил он, хрипло откашливаясь.

Его опухшее лицо выражало страдание. Только теперь я обратил внимание на бардак, который царил на кухне. Хотя я жил один (с приходящими женщинами, разумеется), у меня всегда был идеальный порядок. А теперь: стол был заставлен объедками и разнокалиберными бутылками. Мало того, они беспечно перекатывались под ногами. Воняло тюлькой, косяками, солеными огурцами и еще бог весть чем. В мойку была свалена грязная посуда, а электрическая плита - залита каким-то подозрительно зеленым соусом. Сразу было видно, что хозяйничали земляне, которые не меняли своих привычек и на Марсе.

-- Лично я пил водку, -- сообщил Леха таким тоном, словно был бессмертным и имел три печени.

-- А я что?.. -- с укоризной протянул Рем Понтегера, цыкая сквозь зубы, и покаялся: - А я ее запивал пивом...

Он болезненно вздохнул. Глаза у него теперь были не белесыми, а как у морского окуня, которого вытащили со дна моря -- и не марсианского, а земного, потому что на Марсе морских окуней не водилось - не завезли еще.

-- Не знаю... я с вами не пил... -- сказал я и выглянул во двор. Так и есть - под окнами стояла красная "яуза" комиссара Ё-моё.

Надо ли говорить, что в марсианском Сестрорецке я жил не в многоэтажке, а в нормальном доме, деревья вокруг которого были высокими и большими. Так вот, в тени одного из этих деревьев - березы -- прятался юмон. Я его сразу узнал. Это был Сорок пятый.

-- Черт! - я задернул штору и прижался к стене. - За нами следят!

-- Кто?! - возмутился Леха.

Конечно, он высунулся из окна по пояс и заорал:

-- Эй, катись отсюда, а то подстрелю!

Он явно намекал на мой огромный черный пистолет с вычурной скобой, с которым было связано какое-то приключение, о котором я ничего не мог вспомнить.

-- Не могли машину поставить где-нибудь подальше! - вспылил я.

-- Сейчас поедем в редакцию, -- лениво возразил Рем Понтегера, выискивая в банке из-под кильки, которая служила пепельницей, мастырку побольше и потолще.

Теперь при свете дня Рем Понтегера не казался таким таинственным и, конечно -- не сумасшедшим. Был он в трусах и футболке, из-под которой обильно торчала рыжая поросль, а необычайно светлый цвет глаз, несмотря на похмельный синдром, говорил о том, что передо мной классический абориген во втором поколении. У самого меня были светло-зеленые глаза, а кареглазые на Марсе почти не встречались.

-- Простите, а какое отношение вы к ней имеете? - удивился я.

-- Ты что! - возмутился Леха, с грохотом закрывая окно. - Это наш главный редактор... -- он торжественно ткнул в Рема Понтегера пальцем, таким странным образом представляя его мне.

-- Насколько я знаю, главный редактор Алфен.