Федор Березин - Огромный черный корабль

Лумис уводит спаренные стволы выше, как можно выше, чуть ли не в зенит, лишь бы увести их с этой беспомощной камуфлированной спины. Они уже ничего не прикрывают, не участвуют в поставленной задаче, но уже и не грозят. Лумис переводит дыхание, а сердце бухает, как на последних километрах изматывающего ночного марша. Он никуда не бежит, он борет внутри кровавое желание, оглушить криками боли эту давящую монотонность запущенной пружины наступления, воткнуть палку в колесо оперативного плана. А фигурки «патриотов» уменьшаются, режутся горами щебня, осколками зданий на маленькие кусочки людей – подвижные атрибуты ландшафта. Вот замерли, затираясь фоном. Теперь очередь «черных шлемов» топтать ногами остатки города Гаха-юй. Команды невидимых командиров в ушах; катящиеся на встречу, растопыривающие руки для объятий, развалины; прыжки, быстрые диагональные движения со сменой галса, бросок-песня, такое простое дело со стороны, и только слаженность выдает циклы мучительных тренировок, как далеко до нее «патриотам».

Первые кварталы уже пройдены. И вроде легче, в сотню раз легче, чем в том беспомощном ожидании начала, однако, совсем нет противодействия, сгинуло оно, испарилось начисто. Совсем это нехорошо, потому как некуда ему деваться – город Гаха-юй в кольце, даже не город, а маленькие части его в нескольких плотных кольцах, и нет оттуда выхода.

А потом наваливается объяснение . Лумис перелетает в очередной оконный проем и видит его , видит – везде. Растерянно и привычно он водит бессильным иглометом вокруг, не нажимая курка. Повсюду вокруг него только мертвые: десятки, сотни, а за горизонтом стен, тысячи мертвых, вповалку и кучками они громоздятся на полу, и нет следов насилия. Он не верит, переворачивает… Здесь не было стрельбы, но где они добыли столько яда? И зачем? Зачем? Никто не связан – добровольное последнее действо. Он шарахается, спотыкается о чью-то руку, от понимания этого «зачем». Чтобы сделать их задачу, их наступательный, спланированный порыв бессмысленным. Чтобы умереть людьми, а не быть обращенными в смертельно напуганных животных.

Его выводят из транса взрывы и стрельба: где-то далеко впереди за новыми декорациями развалин еще есть живые, наверное, мужчины гаха-юйцы – остались, чтобы дать последний бой, остались освобожденные от заложников – собственных жен и детей – сразиться насмерть. И Лумис бежит вперед, прикрывать этих неумех – «патриотов».

И вот теперь целая неделя в городе-порте, городе-пляже, городе-сказке Горманту. Это лучшая неделя за долгую предыдущую бесконечность. Он совершенно свободен, дела не просто отложены в сторону – их нет. И главное – она тоже свободна, абсолютно. Кто-то, в кого он не верит, кто-то там, в недрах газовой пустоты Эрр или еще где-то глубже, почувствовал к нему симпатию, заметил, соединил две давным-давно разорванные нити. Может жертвы помогли? Он принес их достаточно, даже за последнее время: преследователь в Эйрегиберге; возможно, Старик; возможно, его дочь; несколько фанатиков на берегу Большого озера в Эрфурге; только солнцеликие боги знают, сколько жертв принесла Магриита, и спрашивать не стоит, заглядывать в бездну, надкусывать плод ненужного знания, есть такие пропасти перед которыми надо остановиться и, не вытягивая шею в любопытстве, уйти прочь. Хватит того, что оба они в курсе о своем незнании на счет третьей нити, того маленького живого комочка в прошлом, который он смутно помнит, больше воображает чем помнит, с которым нить Магрииты находилась в сплетение гораздо дольше, и не стоит теребить – именно потому что дольше – ей и тяжелее.

А Горманту райское место, да еще шикарный номер. Утром, на рассвете, или неважно когда, когда очнулся, струя прохладного воздуха приятно обтекает лицо; можно лежать, сквозь сомкнутые веки медленно, как в песочных часах, просыпать изумрудный свет; неторопливая, ласковая музыка, сама собой из всех углов; можно открыть глаза, сновидения не исчезают – вот она – живая, доступная Магриита, из плоти; если опустить ноги на пол, ступни сразу утонут в мягчайшем ковре, он даже не знает из чего тот сделан. Окно во всю стену и вид… Можно любоваться не вскакивая с постели. Сияющий жидким золотом океан, отдельные волны не различимы с высоты, по идеально ровной поверхности, оставляя за кормой белый, пенистый след, величественно скользит громадный торговый парусник, а на самой границе неба и воды что-нибудь большое, такое красивое издали: синеет обтекаемым корпусом какой-нибудь тяжелый линкор, стоит бедняга на страже родины, не смыкая глаз.

А в ванну-бассейн уже льется вода, и температуру можно задать заранее, еще с вечера, и уровень. Можно оживить стереовизор не вставая, никогда он его раньше не любил, а тут включает сам, пялится на какой-нибудь «матч цикла»: какие-то жилистые юнцы мутузят друг дружку почем зря, и все красивые объемные, кровушка хлещет как живая, врач бегает, суетится, делает искусственное дыхание.

А днем, купание в заливе. Давно он так не плавал. На третий день пришлось умерить пыл, заплыл слишком далеко. Город отсюда был виден почти весь, тянулся вдоль берега в обе стороны, даже военная база рисовалась четко, он решил поворачивать. И тут что-то обожгло спину, резкая боль прошла по телу. Он перевернулся и опустил лицо под воду. В зеленой пелене, в причудливом переплетении света и тени неясно вырисовалось громадное бесцветное движущееся пятно. Сердце екнуло, никогда он так не пугался – страх неизвестности, потусторонний ужас. Чуть фосфоресцируя, плавно шевеля исполинским куполом мимо плыла колоссальная медуза. За ней словно мантия волочился целый лес ядовитых щупальцев. Не видно было где они заканчиваются, но там дальше они шли веером. Если бы не боль, он бы, наверное, только от страха утонул. Стремительная, пляшущая боль, прыжками растекшаяся по телу заставила плыть. Он спешил, ставил рекорды, а тело жгло, яд делал свое черное дело, сознание уплывало, но он боролся. Он почти не запомнил, как прорезал, раздвинул воду этого километра, как вывалился на берег. Магриита бросилась, подхватила, но боль уже уходила, а ужас растворился.

– Это была цианея, – пояснила потом Магриита, когда они кое-как добрались на такси до гостиницы. – Вообще, она не нападает на человека специально, он слишком велик для ее желудка. Но когда она расставляет щупальца, то десять тысяч квадратных метров становятся смертельно опасны.

– Откуда здесь эти твари? – прошептал он, лежа на животе: спина представляла собой обильно намазанную, пахнущую кремами и лекарствами бугристую поверхность. – Я даже не представлял, что такие есть.