Сьюзен Коллинз - Воспламенение

— Семьи?

— Они живы, — мягко отвечает она, прежде чем отпустить меня.

Чэф обхватывает меня своей здоровой рукой и дарит мне долгий поцелуй прямо в губы. Я пораженно отдергиваюсь, пока он и Хеймитч дико ржут.

Это все, что мы успеваем сделать до того, как сопровождающие Капитолия решительно провожают нас к лифтам. У меня отчетливое чувство, что им неуютно находится рядом с духом товарищества, царящим между победителями, которых, кажется, это волнует гораздо меньше. Пока я иду к лифтам, по-прежнему держась с Питом за руки, кто-то еще шагает рядом со мной. Девушка снимает головной убор, покрытый ветками с листвой, и бросает его за спину, не потрудившись посмотреть, куда он упадет.

Джоанна Мейсон. Дистрикт-7. Древесина и бумага, поэтому деревья. Она победила, очень убедительно разыгрывая из себя слабую и беспомощную, таким образом, ее все игнорировали. А затем она продемонстрировала всем свою жестокую способность убивать. Она взбадривает свои колючие волосы и закатывает широко расставленные карие глаза.

— Разве этот костюм не ужасен? Мой стилист — самый большой идиот в Капитолии. Наши трибуты были деревьями и за сорок лет до нее. Жаль, что мне не достался Цинна. Ты выглядишь фантастически.

Девчачьи разговоры. Этого я никогда не умела. Обмениваться мнениями об одежде, волосах, косметике. Так что, я вру.

— Да, он помогал мне проектировать свою собственную линию одежду. Ты бы видела, что он может сотворить с бархатом.

Бархат. Ткань. Все, что пришло мне в голову.

— О, я видела. В вашем Туре. То платье, без бретелек, которое ты надевала в Дистрикте-2? Темно-синие с алмазами? Оно настолько великолепно, что мне хотелось пролезть сквозь экран и сорвать его с тебя, — говорит Джоанна.

Держу пари, ты так и сделала бы , думаю я . Вместе с несколькими дюймами моей плоти.

Пока мы ждем лифт, Джоанна расстегивает молнию на остальной части своего дерева, позволяя костюму соскользнуть на пол, а затем с отвращением отшвыривает его ногой. За исключением ее лесных зеленых шлепанец, на ней не остается ни лоскутка одежды.

— Так лучше.

Мы входим в один лифт, и всю поездку до седьмого этажа она проводит, болтая с Питом о его картинах, пока свет его по-прежнему пылающего костюма отражается от ее голой груди. Когда она выходит, я игнорирую его, зная, что он усмехается. Я отбрасываю его руку, как только двери позади Чэфа и Сидер закрываются, оставляя нас наедине. Он начинает смеяться.

— Что? — говорю я ему, выходя на нашем этаже.

— Это ты, Китнисс. Разве ты не видишь это? — произносит он.

— Что я? — спрашиваю я.

— Почему они все ведут себя таким образом? Финник с его сахарными кубиками, Чэф, целующий тебя, и все эти вещи с Джоанной, раздевающейся внизу. — Он пытается придать голосу более серьезный тон, безуспешно. — Они играют с тобой, потому что ты так… Ну, ты знаешь.

— Нет, не знаю. — Я действительно не имею ни малейшего понятия, о чем он говорит.

— Ну, это вроде того, как ты не смотрела на меня голого на арене, даже при том, что я был полумертв. Ты так… невинна, — наконец произносит он.

— Это не так! — говорю я. — Я фактически срывала с тебя одежду каждый раз, когда появлялась камера, в течение прошлого года.

— Да, но… Я имею в виду, ты невинна для Капитолия, — пытается он успокоить меня. — А для меня ты идеальна. Они просто дразнят тебя.

— Нет, они смеются надо мной. И ты тоже! — говорю я.

— Нет. — Пит качает головой, но все еще прячет улыбку. А я серьезно заново начинаю задумываться о том, кто должен выйти из этих Игр живым, когда открывается другой лифт.

Хеймитч и Эффи присоединяются к нам, выглядя чем-то довольными. Потом лицо Хеймитча становится жестче.

Что я сделала на этот раз? Я почти спрашиваю это, когда вижу, что он смотрит за мою спину — на вход в столовую.

Эффи бросает взгляд в том же направлении, а затем весело произносит:

— Похоже, они предоставили вам новый набор в этом году.

Я поворачиваюсь и вижу рыжеволосую девушку, безгласую, которая помогала мне в прошлом году, пока не начались Игры. Я думаю о том, что хорошо иметь здесь друга. Я замечаю, что у молодого человека, другого безгласого, тоже рыжие волосы. Он, должно быть, относится к тому, что Эффи называла «новым набором».

А потом холод проходит сквозь меня. Потому что его я тоже знаю. Не в Капитолии. А начиная с тех легких бесед в Котле, когда он подшучивал над супами Сальной Сэй, и заканчивая тем днем, когда я видела его лежащим без сознания на площади в то время, как жизнь вытекала вместе с кровью из Гейла.

Наш новый безгласый — Дариус.

Хеймитч хватает меня за запястье, как будто предупреждая мое следующее движение, но я столь же безмолвна, как и Дариус, которого мучители из Капитолия сделали таким. Хеймитч как-то сказал мне, что они делали что-то с языками безгласых, чтобы они больше никогда не могли говорить. В своей голове я слышу голос Дариуса, игривый, яркий, звенящий через весь Котел, чтобы поддразнить меня. Не так, как мои товарищи-победители высмеивают меня теперь, а потому, что мы искренне нравились друг другу. Если бы Гейл увидел его…

Я знаю, что любое движение, которое я сделаю в сторону Дариуса, любой признак того, что я узнала его, приведет к его наказанию. Так что, мы просто смотрим друг другу в глаза. Дариус теперь немой раб, я приговоренная к смерти. Что мы, так или иначе, можем сказать? То, что мы сожалеем из-за жребия, который нам выпал? Что мы понимаем боль друг друга? Что мы рады, что у нас был шанс знать друг друга?

Нет, Дариусу не следует радоваться тому, что он знал меня. Если бы я была там, чтобы остановить Треда, он не вышел бы спасать Гейла. Он не был бы безгласым. И уж точно он не был бы моим безгласым, потому что президент Сноу, очевидно, разместил его именно тут специально для меня.

Я выкручиваю свое запястье из хватки Хеймитча и направляюсь к своей старой спальне, запирая за собой дверь. Я сижу на краю кровати, упершись локтями в колени, а лбом в кулаки, и рассматриваю свой пылающий костюм в темноте, представляя, что нахожусь в своем старом доме в Дистрикте-12, сидя у огня. Вокруг постепенно становится темно, потому что угольки медленно потухают.

Когда, в конце концов, Эффи стучит в мою дверь, зовя на обед, я встаю и снимаю свой костюм, аккуратно сворачиваю и кладу его на стол вместе с короной. В ванной я смываю темные полосы косметики с лица. Я надеваю простую рубашку и брюки, а затем направляюсь по коридору в столовую.

Я мало, что замечаю во время обеда, за исключением того, что Дариус и рыжеволосая безгласая сервируют наш стол. Полагаю, Эффи, Хеймитч, Цинна, Порция и Пит говорят о церемонии открытия. Но единственное время, когда я ощущаю себя здесь живой, это момент, когда я роняю блюдо с горохом на пол и, прежде чем кто-либо успевает меня остановить, наклоняюсь, чтобы поднять его. Дариус прямо передо мной, когда я роняю блюдо, и мы оба ненадолго оказываемся рядом, скрытые из виду, пока соскребаем горох. На секунду наши руки встречаются. Я могу почувствовать его кожу, грубую под масляным соусом блюда. В напряженной, отчаянной хватке наших пальцев все слова, которые мы никогда не сможем сказать друг другу. Затем раздается кудахтанье Эффи о том, что «это не твоя работа, Китнисс!» И он отпускает меня.