Андрей Круз - Эпоха мёртвых. Москва

— Ишь ты… Как выучите чего… — вздохнул Шмель. — Ладно, пошли имущество делить, народ заждался.

Я почувствовал, как кто-то аккуратно потянул меня за полу анорака. Я обернулся и увидел стоящую у меня за спиной Лику. Выражение лица у неё было серьёзным и сосредоточенным.

— Обед скоро будет? — спросила она.

Я немного растерялся, не по моей части вопрос явно, посмотрел на часы и ответил:

— Через час примерно. А ты уже есть хочешь?

Маша стояла неподалёку, в разговор не вмешивалась и слегка улыбалась.

— Нет. Я конфет хочу, а мама говорит, что до обеда нельзя, — ответила Лика и спросила: — А час — это долго?

— Нет, пожалуй. Погуляешь с мамой, и час как раз пройдёт. Договорились?

Она с серьёзным видом кивнула. Ну что же, я молодец, и конфетный кризис разрулил. Прирождённый политик, Бриан, который голова.

— Александр Владимирович! Вы зачем так поступаете? Как вы смеете?

Седоватый, упитанный мужчина лет пятидесяти, с красным от злости лицом, в рубашке без галстука и ботинках без шнурков, стоял по ту сторону решётчатой двери, отделявшей его от собеседника. Решётка была совсем новая, покрашенная белой краской, но от этого не ставшая более привлекательной — всё же она отделяла тесную бетонную коробку тюремной камеры, в которой стены даже и не красил никто, давая возможность рассмотреть плотно пригнанные фундаментные блоки с цементными швами между ними, от столь же мрачного коридора. Откидная деревянная полка без матраса, металлический унитаз и раковина в углу. С каждым словом мужчина постукивал мясистой ладонью по толстым вертикальным стальным прутьям, отчего те тихо гудели.

В конце коридора стоял стол, за которым, читая книгу, разложенную под настольной лампой, сидел охранник в чёрной форме, какую теперь носили подчинённые Пасечника. На поясе дубинка, электрошокер, баллончик с экстрактом красного перца. Без оружия, естественно. Стук по двери привлёк его внимание, он поднял голову, но, убедившись, что ничего внештатного не происходит, снова уткнулся в книгу.

— А что вас так удивляет, Пётр Витальевич? — вежливо спросил Бурко, улыбнувшись арестанту. — Чего вы ожидали, приехав сюда за убежищем?

Бурко стоял напротив решётчатой двери, прислонившись к холодной бетонной стене и сложив руки на груди. Он откровенно забавлялся происходящим, и это явно злило человека в камере, который видел насмешку.

— Я ожидал человеческого обращения, прежде всего! И уважения! — выкрикнул человек за решёткой. — В конце концов, я ваш партнёр!

— Вот только о партнёрстве не надо! — даже засмеялся Бурко, в притворно-защитном жесте подняв ладони перед собой. — Как вы стали моим, с позволения сказать, партнёром, это вообще печальная история. Для меня печальная, для вас, скорее всего, радостная. Странно другое… А почему вы решили искать спасения здесь?

Вопрос явно озадачил того, кого называли Петром Витальевичем. Судя по всему, он до сих пор не дал себе труда задуматься об этом, хоть и просидел в камере со вчерашнего дня. Пётр Витальевич принадлежал к тому типу государственных людей, которые считали всё в стране своей собственностью. Когда он вдруг «входил в долю» в какую-нибудь компанию, он искренне полагал, что так и надо. Иначе для чего тогда все эти компании нужны и для чего тогда он занимает своё кресло в своём кабинете? И сейчас элементарный вопрос Бурко поставил его в тупик. На красном широком лице отразилась напряжённая работа мысли, затем мысль явно зашла в тупик и в результате вылилась в очередную вспышку праведного гнева.

— Да как вы вообще смеете? — крикнул Братский.

Короткое эхо быстро стихло в коридоре, а сам узник даже попытался потрясти толстые стальные прутья решётки.

— Мм… это всё, что вы имеете сказать? — даже удивился Бурко. — Вы действительно искренне полагали, что приедете сюда и сможете, как и раньше, требовать чего угодно? И все вокруг снова забегают, засуетятся, чайку принесут? Серьёзно? Вы и вправду так думали?

Пётр Витальевич ничего не ответил, но запыхтел громче. Судя по всему, именно так он и думал. Бурко даже задумался, не хватит ли Петра Витальевича кондрашка от возмущения. Не то чтобы он о нём беспокоился, но у него были определённые планы на узника.

— Где моя жена и мои сотрудники? — спросил Пётр Витальевич, чуть сбавив тон.

— Жена… Жена в соседнем, женском отделении. Устроена немного лучше, чем вы. Сотрудники тоже неподалёку, в общей камере, вон за той дверью.

Бурко показал рукой на металлическую и звукоизолированную дверь в конце короткого коридора. Пётр Витальевич сидел в отдельном отсеке для особо важных лиц, чьи контакты с остальными арестантами, буде такие появятся, были бы нежелательными. Прямо из этого коридора была дверь в ещё одно помещение, на обзаведении которым настоял Пасечник. В нём не было ничего, кроме свисающих с потолка наручников и длинного металлического стола с кандалами для рук и ног. Впрочем, Петру Витальевичу посещение этой комнаты не грозило, потому как никакой ценной информации он не скрывал, да и не имел таковой. Бурко скорее развлекался.

— И всё же, Пётр Витальевич, вы не ответили на мой вопрос. Почему вы решили искать спасения здесь?

— Потому что полагал вас человеком чести! — вдруг выкрикнул Пётр Валерьевич. — Что если вы дали слово вести себя порядочно по отношению к партнёру, то так и будет впредь!

Эта гневная филиппика явно озадачила Бурко. Он даже не сразу нашёлся что сказать.

— Ну, Пётр Витальевич… встречал я дураков, но таких самодовольных, как вы — никогда в жизни. — Бурко даже сделал глубокий вдох и помотал головой, как будто отгоняя видение. — Вы вымогательством отторгли долю в компании, палец о палец не ударили, чтобы предприятию хоть чем-нибудь помочь, тянули из меня деньги, причём подставляя меня же под обвинение в финансовых преступлениях, потому что я ещё и вынужден был перегонять их туда, куда гонять нельзя, и теперь, когда у вас даже не хватило ума вовремя позаботиться о самом себе, вы приезжаете сюда и требуете почёта и уважения? Нет, это даже не лечится…

На лице Петра Витальевича застыло выражение, как будто он и вправду пытается понять собеседника, но не может постичь его логику. Он искренне не мог понять, в чём же проблема.

Дверь в коридор открылась, вошёл Пасечник.

— Здравствуйте, Пётр Витальевич! Как сидится? — вполне дружелюбно поприветствовал он арестанта.

— Как вы смеете, Пасечник? — снова взъярился пленный и снова стукнул толстой ладонью по прутьям решётки.

— Ой, осторожно, ладошку зашибёте! — со слегка глумливой улыбкой предостерёг Пасечник.

Пётр Витальевич Братский в прошлом был главной и единственной неудачей Пасечника как начальника службы безопасности, отвечающего за сохранность и безопасность активов компании. Когда на горизонте чёрной тучей появился Пётр Витальевич, чиновник олимпийского масштаба, из когорты «непотопляемых», тех, которых переводят с места на место за неумеренную вороватость, но при этом каждое следующее место оказывается выше и «хлебней» предыдущего, Пасечник попытался отбить наезд. Но не сумел. Пётр Витальевич проехал по нему, как дорожный каток по пустому молочному пакету. Пётр Витальевич мог так ездить по кому угодно в стране, и затем он с той же грацией прокатился по Александру Бурко, к вящему унижению Пасечника.