Игорь Недозор - Гарнизон

…— Стало быть, торгуем, степняк, — бурчал час спустя Ордоон Сайно — командир левого крыла красного бунчука Второй Нуройской хоругви стражей рубежа. — Дело хорошее… Думаю, еще года три прослужу и тоже торговлишкой займусь. В мошне-то не пусто! В долю возьмешь?

— А отчего бы не взять хорошего ч-человека? — старательно изображая куда более пьяного, чем он есть, закивал Алексей.

Слова его вызвали у собравшихся взрыв одобрительного энтузиазма и дружеские тычки и похлопывания по спине, от которых у неслабого разведчика болезненно екала печенка.

— Да, это верно, — вступил в разговор негромкий голос какого-то мелкого тощего офицерика лет двадцати пяти, чьи знаки различия были землянину незнакомы. — Воин воина всегда поймет. А раны-то не болят?

— Э-э-э, не понял, почтеннейший, — поднял на говорившего взор Костюк, изо всех сил пытаясь скрыть удивление.

— Да чего там этим ранам болеть? — вступил сидевший рядом с незнакомцем седоватый человек с такими же знаками различия. — Всего-то пара болтов в плечо, да два в бедро, да другое бедро распорото слегка, да один скользящий в бок. Вот если бы чуть выше клинок пришелся, вот тогда… Можно было сразу в евнухи поступать! А раны добрые, боевые, не разбойничьи.

— Вот, Тарк и Саири, вечно шутки у вас дурацкие, небось напугали доброго человека, — нарочито обиделся Ордоон.

— Ну, так ведь Степь, разбойники, всякое бывало, — дал Костюк правильный ответ, уже догадавшись, кто перед ним.

Имперские маги, тем более военные, были предметом его особого интереса. Но вот как не показать этого раньше времени?

— Да чего там, — смутился тот, кого звали Тарком. — Раны я с детства вижу — это дар у меня такой. Я-то маг слабый, вот дед мой мог наложением рук распоротое брюхо заживить. Ты вот лучше скажи, где ты их получить ухитрился? Ведь чую, бой был нешуточный — пять болтов поймать!

— Далеко отсюда, — не солгал Костюк-Роча. — Далеко на востоке, на островах тамошнего океана. Почти десяток лет тому.

— О-о, куда тебя занесло, — одобрительно рыкнули офицеры.

Это опять был правильный ответ, и собравшие снова подняли чаши.

Разговор о хороших ранах сменился беседой о хороших людях.

Из нее скоро выяснилось, что среди сидевших тут много тех, кто уже не в строю, а пребывают в отставке и бессрочном отпуске, ведя торговлю или владея участком земли, положенном каждому защитнику империи после десятка лет беспорочной службы. И что хоть Танира всего лишь третья столица, но в коренные имперские земли никто переселяться не спешит — народ там кичливый и не любит понаехавших чужаков, хотя, между прочим, уже лет пятьдесят как становится все труднее набирать имперцев в элитные войска. Даже и на работу в полях или, например, по уборке улиц приходится завозить народ, ибо сами имперцы, которые делятся на десяток племен, грызущихся втихую друг с другом, не то что работать не шибко горазды, а даже детей рожают все меньше. А еще в старых столицах и в центре империи все дорого. Тут же за медную монету можно купить молодого барашка, какой в империи стоит чуть не десяток медяков! А какая тут охота!

А девушки! В здешних жителях смешалась кровь многих народов, так что иной раз встретишь такую красотку, что пояс сам развязывается!

Уважительно поддакивая и кивая, Костюк удовлетворено хмыкал про себя, потому как эти люди вполне годились стать звеном в цепи некоего плана. Плана, который пришел ему в голову всего несколько дней назад и поразил самого Алексея невероятной дерзостью и на первый взгляд полной абсурдностью.

Но который сулил выход из тупика, куда попали он и его товарищи. И возможно — весь этот мир.

Бархатное парчовое платье грудой лежало на полу у постели. Белая изящная рука, словно птица, опустилась на тяжелые складки материи. Пышная ткань рекой скользнула вверх по стройным ногам женщины, по круглым коленям и замерла.

Алтен, уже перехватившая платье поудобнее, чтобы одеться, вдруг забыла о нем, обернулась к полулежащему на кровати Александру, улыбнулась той особой улыбкой женщины, которая очень довольна собой и избранником.

А Сантор Макхей испытывал чувства человека, который переплыл ревущий горный поток и теперь наслаждается покоем и гордостью за свое крепкое, сильное тело.

Да что за женщина была сейчас в его объятиях?! Тигрица, бешеная степная кобылица, ожившая гроза! И вот она сейчас смотрит на него кротким, нежным взором добродетельной супруги…

Сколько же времени они потеряли даром?

Кольнула мысль: повторится ли это когда-нибудь?

А почему он сомневается? Конечно, повторится!

— Проводи меня, — попросила Алтен. — Темнеет. Пока дойду, ночь будет.

— Нет, ты не пойдешь никуда, — твердо молвил Макеев. — Как владыка этого города я повелеваю тебе остаться.

Она не ответила…

Он внимательно посмотрел женщине в глаза. И замер — они вдруг полыхнули силой и мощью потустороннего мира, его темными ветрами и вечностью…

— Алтен, ты…

А волшебница вдруг забыла, отринув от себя все мысли и чувства, оглохла, ослепла и потеряла способность говорить. Неведомая сила легко втянула ее в омут и закрутила в разноцветном вихре. Женщина не ощущала тела, она летела через синие, лиловые, изумрудные, черные, розовые бурные потоки…

Потоки реальности, целые миры и пространства, которые перепутывались между собой… Она видела Аргуэрлайл в руинах, людей — измученных, оборванных, с детьми на руках, огромный, застилающий все дым исполинских пожарищ. И над всем этим, в развевающемся плаще, с воздетыми к багровому небу руками человека с лицом, изуродованным давним пламенем… Видела тело человека, изуродованное, сожженное, за искореженным пулеметом и почти узнавала его…

Но уже через секунду она пришла в себя, обретя спокойствие и равновесие. Увиденное хотя и напугало ее, однако она не сомневалась, что Высшие приоткрыли ей тайну будущего. Но как все, владеющие магией и тайными знаниями, она знала, что будущее может измениться или его можно изменить.

— Все в порядке, — бросила она, — мой повелитель. Твоя подданная повинуется… И спрашивает, не против ли ты дать ей кров, защиту и… детей?

Этот просторный флигель во дворе Замка мало чем отличался от обычных домов Октябрьска. Разве что крыша была застлана рубероидом, да окна застеклены хорошим стеклом, а не собранным из осколков или бычьим пузырем, как у аборигенов, и к коньку крыши подходили провода.

Медная чеканная табличка на массивной двери гласила: «Академия». И располагался за ней городской центр научной мысли.

Заводить ее или не заводить — проблем особых не было, хотя немало пришлось поспорить на тему — зачем именно она нужна и чем будет заниматься.