Уильям Форсчен - Реванш императора

— Надо же, — поразился император, — и об этом моем высказывании до сих пор помнят!

Ярослав красноречиво промолчал.

— И все же, друг мой, позвольте с вами не согласиться, — со вздохом продолжал Наполеон. — Медаль или орден сами по себе — действительно лишь красивые побрякушки. Но у кого повернется язык назвать безделкой подвиг, за который даются награды? — Он умолк, чуть склонил голову и ласково погладил орден Почетного легиона, приколотый с левой стороны его мундира. — Нет, в любой награде кроется много больше, чем кажется на первый взгляд. Не буду отрицать, есть множество глупцов, кто видит в ней лишь самоцель и на все готов, лишь бы заполучить желанный крестик или позолоченный диск на ленточке. Их было много в мое время. Когда Нотр-Дам был вновь передан во владение церковных властей, немало людей приходили туда, чтобы пасть ниц перед мраморными статуями, наивно веря, что в каждой из них обитает душа святого. Не сомневаюсь, что и в вашем времени таких найдется немало.

Он залпом осушил стопку с коньяком и снова заговорил. Голос его звучал негромко, но покорял силой внутреннего убеждения.

— В моем понимании каждый знак доблести олицетворяет веру, видение мира, убеждения, стремление к цели, мечты, наконец. Плох тот мужчина, который не одержим мечтой! Я ведь тоже всей душой поверил в революцию. И мечтал тогда не о собственной славе, а о том, чтобы поднять из праха сотни тысяч униженных и обездоленных, сделать их равными и свободными. Я до сих пор не жалею о своей прежней вере, и если бы революция не состоялась, я сам бы ее совершил.

— Но разве не вы создали новую аристократию?

— Справедливый упрек. Да, я это сделал. Но вы вспомните вначале, кем они были раньше. К примеру, Ней — бывший кавалерийский сержант. Разве он сделался маршалом не по заслугам? Я создал аристократию отважных и умелых, открыл путь к чинам и титулам тем, кто прежде не мог надеяться на их получение из-за так называемого «низкого происхождения». Так и раньше бывало в истории. Большинство людей готовы лезть из кожи вон, если впереди им светит высокая мечта. И не важно, как называется их идеал: дворянский титул, маршальский жезл или алмазный крест на грудь. Главное, чтобы они верили. в свою мечту. Дайте эту веру людям, и они пойдут насмерть. Я подозреваю, что и вы, мой циничный друг, как большинство старых циников, в молодости тоже были идеалистом.

Ярослав яростно затряс головой:

— Ксарново пойло!

Император вопросительно поднял брови.

— Дерьмо, — кратко пояснил ученый.

— А-а, merde, — понимающе усмехнулся Наполеон. Ярослав не смог сдержать любопытства.

— Скажите, это правда, что при Ватерлоо ваши гвардейцы именно так ответили на предложение сдаться?

— Неплохая история, правда? — усмехнулся император. — Совершенно верно, так мои ворчуны и ответили англичанам. Им предложили жизнь, но честь была для них дороже. И они умерли как жили — с соленой шуткой на устах. И вошли в историю. А если бы они тогда приняли предложение, кто сейчас вспоминал бы об этих солдатах? Если бы они разошлись по домам и спокойно дожили до старости, разве сложили бы о них песни и легенды? Только великие духом обретают истинное величие. Что бы вы ни говорили, а в мире есть вещи поважнее самой жизни. И я мечтал о таких вещах. Фортуна поставила меня во главе целой нации и дала в руки орудие к осуществлению великих замыслов. Мы могли бы объединить Европу за два столетия до того, как это произошло на самом деле, если верить вашему другу Элдину. И я не думаю, если судить по тем крохам исторических сведений, которые мне удалось почерпнуть за эти дни, что ей бы повредило объединение. Скорее наоборот — позволило бы избежать многих бедствий и неурядиц, случившихся за истекшие двести лет. Скажите честно, разве плох был мой замысел?

— Я уже говорил, кажется, что в погоне за светлой мечтой вы погубили миллионы людей и принесли неисчислимые страдания целым народам. Такие люди, как вы, всегда заставляют страдать невинных.

— Такие люди, как я, всегда были, есть и будут, — возразил Наполеон. — Я не отрицаю своей вины, но хотел бы напомнить, раз уж рядом нет никакого адвоката, что мною двигало стремление избавить мир от несправедливости и неравенства, стремление уничтожить продажные и прогнившие режимы, упразднить сословные предрассудки, лишить власти кичливую знать, морящую голодом собственных подданных, — одним словом, заменить прежнее общество, зиждившееся исключительно на власти по праву рождения, на новое, где человека можно и должно оценивать лишь по его собственным заслугам и талантам и где каждый смог бы добиться того положения, которого заслуживает.

Ярослав слегка наклонился вперед. Лицо его в сумерках было едва различимо.

— А вы сами-то верите хотя бы наполовину во все эти красивые слова, которые сейчас произнесли?

Наполеон усмехнулся и ничего не ответил. Потянулась долгая пауза.

— Должен признаться, вам с успехом удалось увести меня в сторону, — первым нарушил молчание император. — С сожалением вынужден напомнить, что у нас имеются более неотложные дела, чем удовлетворение вашего ненасытного любопытства касательно моей персоны.

— Какие же, если не секрет?

— Вы наблюдали все эти часы за моей игрой с «Веллингтоном», и вы наверняка сделали определенные выводы.

— Тут вы не ошиблись. Шахматная партия дает стороннему наблюдателю великолепный шанс заглянуть в душу игроков. Могу констатировать, что вы крайне нетерпеливы, агрессивны до безрассудности и в то же время поразительно хитры и изворотливы.

— Учитывая изначальную цель нашего появления здесь, знание свойств моего характера вряд ли приблизит вас к ее достижению.

Ярослав ухмыльнулся.

— Так вам не терпится узнать мое мнение о вашем партнере, не так ли?

— Победа при Ватерлоо была одержана на игровых полях Итона, — глубокомысленно изрек «Веллингтон».

Ярослав с удивлением оглянулся на машину и покачал головой:

— Очень странно. По моим сведениям, герцог никого да не произносил этой фразы.

— Откуда же она тогда взялась? — растерянно спросил Наполеон.

Некоторое время они молчали, потом император принялся рассуждать вслух:

— Машина способна читать мои мысли. Это очевидно. Мне достаточно было мысленно представить фигуру, и она тут же сотворяла их во плоти. Когда она назвалась Веллингтоном, я решил, что она взяла этот образ тоже из моей памяти. Но это странное высказывание… Я никогда его не слышал, хотя звучит оно вполне по-английски: претенциозно и банально.

— А вот я, кажется, где-то читал или слышал эту фразу, — наморщил лоб Ярослав, пытаясь припомнить.

Пораженный внезапной догадкой, Наполеон перевел взгляд на машину.