Уильям Форсчен - Реванш императора

— Ступайте с Богом!

Оба военачальника отдали честь и бросились к своим коням. Сопровождавшие их офицеры с криками «ура» последовали за командирами.

— Не пора ли нам объехать войска? — предложил Наполеон и, не дожидаясь ответа, двинулся к коновязи.

Сразу несколько рук подхватили императора сзади и помогли ему взобраться в седло.

— Сто лет не ездил на лошади, — признался Наполеон, с некоторой опаской пустив коня шагом по кругу, чтобы приспособиться к его нраву. Над соседней батареей взорвалась бомба. Целая повозка, груженная снарядными ящиками, с оглушительным грохотом взлетела на воздух. Лошадь императора испуганно заржала и метнулась в сторону, но тот железной рукой натянул поводья и заставил животное замереть на месте. Тут его взгляд упал на продолжавшего стоять Ярослава.

— Вы собираетесь сопровождать меня пешком? — с иронией поинтересовался Наполеон.

— Я не умею ездить верхом, — пробормотал историк, испытывая жгучий стыд от насмешливых замечаний некоторых молодых офицеров за его спиной.

Наполеон уставился на него в затруднении.

— Ладно, садитесь на коня, — решил он, — а я прикажу кому-нибудь вести его под уздцы. Давайте скорее!

Радуясь в душе возможности убраться из-под обстрела, Ярослав безропотно позволил усадить себя на низкорослую смирную кобылу. Молодой гусар подхватил ее под уздцы и пристроился справа от императора, который направил коня вниз по склону в направлении большой батареи. Без малого сотня ее орудий палили безостановочно, осыпая ядрами и бомбами позиции союзников на противоположном склоне долины. Над полем клубился пороховой дым, но сквозь облака еще можно было довольно отчетливо рассмотреть неприятельские пушки на гребне, изрыгавшие огонь с английской методичностью.

С непривычки историку показалось, будто он попал в настоящий ад. Вокруг грохотало, ежесекундно над головой свистели ядра и пули, со всех сторон доносились душераздирающие крики раненых и умиравших людей и лошадей. Но император вел себя величаво и спокойно, а солдаты тех подразделений, мимо которых пролегал его путь, приветствовали главнокомандующего восторженными возгласами, срывали шляпы и махали ими в воздухе, выкрикивая его имя.

Глаза Наполеона сияли. Он остановил коня у выстроенного в каре полка, приблизился к полковому знамени, протянул руку и коснулся трехцветного полотнища, пробитого пулями и испещренного ржавыми пятнами крови.

— Я помню вас, славные воины Тридцать первого полка! — закричал он, возвысив голос и приподнявшись на стременах.

Ярослав присмотрелся к солдатам-пехотинцам. Почти все лица несли на себе расплывчатую печать незавершенности, но по мере того как Наполеон скользил взором по рядам, все больше и больше лиц обретало нормальные черты. Как будто машина Древних Странников по-прежнему держала контакт с мозгом императора и продолжала наносить дополнительные мазки на общую панораму в соответствии с его оживающими воспоминаниями.

— Вы добывали мне победу на полях десятков сражений, и я уверен, что сегодня вы добудете ее снова!

Он поднес к губам край знамени и поцеловал. Солдаты пришли в неистовство. Их дружное «ура» на миг перекрыло звуки канонады. А Наполеон уже направил коня к следующему каре. Здесь церемония с целованием знамени повторилась, но речь свою император построил немножко по-другому:

— Солдаты славного Двадцать восьмого пехотного! Вы были со мной под Аустерлицем! Вы были среди первых, кто прорвал фронт неприятеля. Сегодня вы можете добавить новую легенду к истории своего полка и в очередной раз увенчать себя бессмертной славой!

И в этом полку люди буквально с ума сходили от восторга, а несколько человек, сломав строй, выбежали из рядов и бросились к императору, обуреваемые единым желанием прикоснуться к своему кумиру, а если не к нему самому, то хотя бы к стремени его лошади или заляпанному грязью сапогу.

Наполеон смотрел на этих людей со странным выражением лица, и Ярослав готов был поклясться, что видел слезы на его глазах, когда он целовал знамя.

За их спиной вдруг послышались истошные вопли и стоны. Историк непроизвольно оглянулся и похолодел. Как раз напротив того места, где они только что стояли, в строй врезалось вражеское ядро крупного калибра. Оно пропахало кровавую борозду в людской массе, убив и ранив сразу несколько десятков бойцов, но Наполеон даже не обернулся на крики раненых.

У Ярослава закружилась голова. Он уже плохо понимал, что происходит наяву, а что существует только в его воспаленном воображении. Услужливая логика подсказывала, что этот кошмар не может быть реальностью. Настоящая битва при Ватерлоо состоялась давным-давно, на ныне мертвой планете, некогда бывшей прародиной человечества.

И все же он ехал бок о бок с живой легендой и своими ушами слышал громогласные приветствия, которыми солдаты встречали своего императора. Зрение и слух говорили ему о реальности происходящего. Он никак не мог разобраться в этом противоречии, порождавшем массу вопросов, на которые он не знал ответа. Если это — игра, то для чего она? Можно ли считать иллюзией кровь и оторванные конечности убитых на его глазах солдат? Может ли он сам погибнуть в этом безумном столпотворении? Еще одно вражеское ядро пронеслось мимо, обдав его щеку воздушной волной. У него как-то сразу пропало желание узнать ответ на последний вопрос ценой собственной шкуры. А тут еще в голову пришла шальная мысль, что машина может запросто залезть в его мозг. Интересно, что будет, если он сейчас мысленно пожелает умереть? Он содрогнулся и поспешил отогнать от себя любые думы о смерти и обо всем, что с ней связано. И все-таки ему не давал покоя вопрос, для чего машина устроила этот спектакль. Быть может, она сошла с ума как другие машины в этом странном мире? Быть может, весь мир сошел с ума, и все, что он видит, лишь слабый отголосок этого всеобъемлющего безумия?

— Держу пари, вы думаете, какого дьявола все это значит? — проницательно взглянув на ученого, сказал император.

— Можно сказать и так. — Ярослав был вынужден повысить голос, чтобы перекричать канонаду.

Наполеон задержался на мгновение и глубоко втянул ноздрями воздух. Над полем стоял стойкий запах давно протухших яиц, но он вдыхал его с таким удовольствием, словно это был изысканнейший аромат лучших парижских духов.

— Посмотрите! — внезапно воскликнул он, делая широкий жест рукой. — Таким был мой мир. Я не знаю, за какие заслуги «Веллингтон» сделал мне этот роскошный подарок, но, клянусь Богом, я устрою ему такую драку, что он до конца, дней своих ее не забудет!

Наполеон вновь обернулся к Ярославу, на лице которого играла ироническая улыбка. Старый циник не мог упустить подходящего случая: