Андрей Уланов - Автоматная баллада

— Вообще-то я и так довольно низкого мнения о человечестве.

— Тогда какого лешего ты в город сунулся, Виль?

— Я шёл тихо…

— Шёл один такой…

— Ну, ты-то в своих уверена?

— В своих — уверена! — Полина, изогнувшись, попыталась поддеть носком туфли зависшее перед её креслом дымное кольцо. — Они у меня пусть и дурочки поголовно, коль нашим ремеслом занялись, но всё ж не настолько. Тем более что четверо из них тебя в деле видели, ну, тогда — и они же остальным с та-акими подробностями пересказали…

— Представляю, — кивнул Швейцарец. — Я… Полин, ты только не подумай…

— Остынь! — резко скомандовала женщина. — Только вот оправданий твоих мне не хватало. Виль, за один лишь тот раз и я, и все мы тебе до гробовой доски обязаны! А ведь ты и раньше меня…

— Какая же ты, — улыбнулся он, — упрямая…

— Ну, договаривай! Сучка? Стервоза?

— Просто упрямая. Сколько повторять, что ты не обязана мне ничем?!

— Да хоть язык до кости сотри! Знаешь, Виль, я ведь раньше, когда молодая была да глупая…

— А не древняя старушенция восемнадцати лет от роду…

— Девятнадцати!

— Без трёх месяцев.

— Всё-то ты помнишь…

— Не всё, — задумчиво произнёс Швейцарец, — но такие вещи, как твой день рождения, стараюсь не забывать.

Полина резко отвернулась. На миг замешкавшись, Швейцарец опустил взгляд и притворился, что бело-зелёно-красные завитки ковра сейчас интересуют его больше всего на свете.

В наступившей тишине ритмичное «тик-так» настенных часов казалось оглушительно грохочущим. «Тик-так, бим-бом…» забавные ходики с голубеньким котёнком…

…его подарок на её прошлый день рождения.

— Так вот, — две минуты спустя глухо произнесла Полина, — раньше я, бывало, мечтала, как ты однажды появишься на пороге этого дома, весь израненный, окровавленный… и, едва слышно выдохнув «Дошёл!», свалишься ко мне на руки. Потом я поумнела… и тут, наконец-то, ты являешься с этой девчонкой!

— С ней…

— С ней будет всё в порядке! По первому разряду! Уж поверь, Виль, Марианна постарается!

— Надеюсь. По крайней мере, — улыбнулся он, — насколько я успел разглядеть, платье и серьги Машка подобрала удачнее тебя, Полин.

— А больше, — с какой-то странной интонацией осведомилась Полина, — ты ничего не успел… разглядеть?

— Нет. А что?

— Виль, ты — дурак! Только не обижайся… но ты — дурак!

Обижаться Швейцарец не собирался — более того, он честно попытался догадаться, что именно могло вызвать из уст Полины подобную характеристику, но так и не сумел за две минуты родить сколько-нибудь внятной версии по этому поводу.

— Вполне допускаю, что так оно и есть, — осторожно согласился он. — И надеюсь лишь, что ты снизойдёшь до объяснений…

— Виль, ты — дурак! — снова повторила Полина. — Слепой… на оба глаза. Машка любит тебя!

Наверное, попытайся Швейцарец выстрелить из Громыхалы дуплетом, он был бы оглушён всё же чуть поменьше.

— То есть?

Это прозвучало глупо, по-детски растерянно…

— Влюблена по уши, — Полина вздохнула. — Серьги эти… старинные, крупный жемчуг… знаешь, сколько стоили? Я б их не взяла… ну, по крайней мере, дней пять бы ходила вокруг, облизывалась да прикидывала.

— Они ей и в самом деле идут, — тихо сказал Швейцарец. — Сколько…

— Нисколько! Я ей вернула… половину, больше дурёха брать не соглашалась.

— Я не знал…

— А платье это… а чулки?! Ты хоть их заметил?! Настоящие, довоенные… ажурные! Во всём городе от силы пар шесть-семь сыщется, по фамильным сундукам распиханы, на случай свадеб или ещё какой торжественности! И всё это для тебя… тебя она встречать выскочила! А ты…

— Я не знал…

— Не знал один такой… а что ты вообще знаешь?! Кроме этих своих патрончиков-пистолетиков?

— Полин… но почему?

— По кочану. И по кочерыжке. Той, которая у тебя на шее промеж ушей, вся щетиной обросла.

Швейцарец решил, что собственные колени интересуют его сейчас ещё больше, нежели ковёр.

Ситуация была дурацкая. Насквозь иррациональная. И при этом требовала какого-то решения.

А решения у него не было.

Он слышал, как скрипнул пол. Потом дверь. Ступеньки на лестнице.

— На, глотни!

Полина вернулась минут через шесть, с хрустальным стопариком, до краёв наполненным чем-то красно-коричневым. Швейцарец одним коротким движением опорожнил рюмку… задохнулся на миг… скривился и лишь затем обиженно осведомился:

— Что это?

— Коньяк. Армянский.

— Не верю.

— Тебе откуда знать… ладно, не начинай. Местная эта выделка, нонешняя. Живёт на северной окраине один дедок и гонит этот клопомор эксклюзивными, как ты однажды выразился, партиями. Говорят, на вкус в точности «Арарат», хотя, — задумчиво добавила Полина, — может, и врут. Столько лет прошло… кто там чего упомнит.

— Неважно. Ещё есть?

— Ты что, нажраться решил?

— Да. Нет. Чёрт! — Швейцарец стиснул ладонями виски так, словно хотел уменьшить площадь анфаса минимум вдвое. — Прости…

— Надо же… — Полина, опершись локтём на кресло, смотрела на него с видом школьной учительницы математики, любимый отличник которой вдруг запутался в элементарнейшей задаче. — Кто бы мог подумать. Наш Виль, человек без нервов, чьим прозвищем пугают непослушных детей… и не только детей. Живая легенда… и на тебе.

— Полин, ты не понимаешь…

«И ведь не объяснить, — почти с отчаянием подумал он, — слишком уж многое пришлось бы рассказать. Даже без учёта того, что о некоторых вещах рассказывать попросту нельзя. Даже Полине, потому что риск есть всегда, а способность человека переносить боль имеет предел.

Старик, Старик… ты научил меня обращаться с… «патрончиками-пистолетиками». Хорошо научил. Я стал одним из лучших… а возможно, и самым лучшим. Ты научил меня и другому… множеству других вещей.

Но вот с женщинами у нас вышел досадный пробел в образовании.

И кажется, я снова догадываюсь, почему…»

— Да? А может, я как раз понимаю, Виль? Причём разиков эдак в сто лучше тебя, дурака?

— Может, — убито кивнул Швейцарец. — Может, и так.

— Ладно, — вздохнула женщина. — Слушай сюда… герой. Девчонка, что ты приволок, сейчас отмокает в ванне. Тебе, к слову, тоже окунуться лишним не будет.

— Обзавелась второй ванной?

— Нет, бочкой во дворе.

— А-а, — протянул Швейцарец. — Помню я эту бочку. Спасибо, конечно, Полин, но я уж лучше потерплю.

— Ты-то потерпишь! А другие, кому нужда выпадет рядом с тобой быть?

— Не так уж я и благоухаю.

— Ухаешь-ухаешь. Это у тебя нос анодировался.

— Адаптировался, — механически поправил он. — Что, серьёзно?

— Ну, — задумчиво глядя на потемневшее зеркало в углу, произнесла Полина, — бывают у нас клиенты и поароматней, но ты-то всегда старался на человека походить.