Николай Бахрошин - Звездный штрафбат

— Ну, что скажешь, командир? По-моему, нам хана, — спокойно констатировал Рваный.

— По-моему, тоже, — согласился я.

В конце концов, опровергать очевидное — всегда нелегко. Хотя, с другой стороны, это случается сплошь и рядом, и даже не без успеха, если вспомнить лихую пропаганду УОС…

— Вот так всегда, — проворчал Рваный. — Ждешь, чтобы командир тебя вдохновил, ободрил и морально, так сказать, поддержал, а он тебе — голую правду…

Под забралом шлемофона я почти не видел его лица, но догадываюсь, какую кислую рожу он скорчил при этом.

— Я и поддержал. Даже — подтвердил, — оправдался я. — У тебя как с боеприпасами?

— С боеприпасами — хорошо, — мечтательно произнес он. — Вот без боеприпасов — хуже, гораздо хуже… На пару часов хорошего боя хватит, не больше.

В принципе, неплохо ответил, мысленно одобрил я, даже остроумно. Я уже заметил за ним такую особенность — когда ситуация становилась действительно угрожающей, Рваный переставал брюзжать и булькать, как забытый на плите чайник, и изъяснялся вполне нормально, бодро, с проблесками остроумия. Маленький парадокс отдельно взятого человека, не иначе…

Положение действительно было аховое. Хуже — трудно придумать. Нас окончательно зажали на небольшой террасе в спускающихся уступами скалах. За спиной — высоченные каменные стены, а впереди — пехота и танки. Хорошо, что танки не слишком приспособлены для ведения навесного, штурмового огня. Если бы у казаков была приличная ракетная установка или пара планетарных штурмовиков, они бы выковыряли нас отсюда, как стоматолог мгновенно выдергивает гнилой зуб ультразвуковыми щипцами. А окажись поблизости стационарная батарея орбитальной обороны — вообще никакой военной хирургии не понадобилось бы, просто выжгли бы вместе с куском мироздания. Так что нам еще повезло, мы пока держались и даже отбили две не слишком активные атаки. Я сильно подозревал, что противник не проявляет излишней инициативы, как раз дожидаясь приличной ракетной установки или пары штурмовиков.

Это подозрение было не только у меня. В общем и целом — картина, лишенная оптимистического взгляда в будущее…

Сколько нас оставалось? Четырнадцать человек. Или — боеединиц, как вам угодно. Из моего, можно сказать, бывшего взвода уцелели Цезарь, Рваный, Педофил… Оказалось — очень упорный господин, видимо, в силу обстоятельности сумасшествия характера… И Щука, она тоже, к счастью, уцелела… Я думал о ней отдельно, как-то не хотелось смешивать ее со всеми. Теперь я уже отчетливо понимал, что просто сожалею в глубине души о том, что у нас могло бы быть с нею и чего, наверное, уже не будет…

Оставшиеся девять человек были из других взводов и рот, в основном — бывшие солдаты, те, кто научился не только стрелять, но и выживать в бою… Вот и весь личный состав бывшего штрафного батальона «Мститель».

Пестрый со своими людьми так и не появился, я не знал, что с ними и где они, наша направленная связь в броне все-таки обладает очень небольшим радиусом действия, своего рода — плата за секретность и кодировку…

Вжавшись в камень на этой горной высотке, мы сидели достаточно плотно. И грустно. Что тут еще скажешь? После очередной атаки танки и бронепехота казаков откатились вниз, на холмы, и отсюда, сверху, с учетом телескопического зрения, они были видны как на ладони. Только толку от этого — чуть-чуть без малого! С нашего плато врагов можно было достать разве что «рэксами», а их осталось — раз два и обчелся, лучше уж приберечь до следующего штурма.

«Решатся на третью атаку или нет? — вяло думал я, наблюдая за неспешными маневрами противника. — Впрочем, зачем им решаться? Им-то можно и подождать, над ними как раз не каплет, это над нами, как из поганого ведра, течет…»

— Цезарь? — позвал я.

— Чего? — откликнулся он совсем по-штатски. Что было немедленно замечено остальными.

— Солдат не должен отвечать «чего»! — наставительно произнес Плотник, из второй роты «Мстителя». — Солдат должен обозначить свое присутствие четким и внятным «Я!», или — «Есть!», или — «Нет меня ни хрена!», чтоб командир потом не ломал голову…

Вот, тоже блюститель уставов, пропивший в родной части с подельником-старшиной два контейнера офицерского нижнего белья и комплект новых гусениц для самоходки (!)… Забавный, в общем-то, малый, всегда веселый…

— Рассказал бы, что ли, анекдот, Цезарь? Политический, например, про госпожу Президента и ее отсутствующую ногу…

— А что, думаешь, уже можно?

— Похоже на то, — подтвердил я.

— Тогда — лучше неприличный, про баб, — вставил Рваный. — Чтоб без всякого снисхождения к слабому полу.

— К какому из слабых полов? — ехидно откликнулась Щука.

— Господа, господа! Вы не забыли, что здесь присутствуют и дамы? — напомнила густым басом Капуста.

От этого заявления захмыкали многие. Назвать дамой мужеподобную лесбиянку Капусту — все равно что назвать кувалду хирургическим инструментом. Рваный тут же рассказал несколько расхожих армейских шуточек на тему «дам — не дам». Старо, избито, но, так сказать, проверено временем…

— Нет, я не понимаю, может, я что-то где-то прослушала? Сегодня что — объявлен день плоских острот? — спросила Щука.

— Да не кипятись, девонька, все в порядке. Мужики, что с них взять… — добродушно пророкотала Капуста. — А ты, командир, что молчишь? Лучше ты нам что-нибудь расскажи.

— Когда-то, в бытность мою еще студентом-историком, мне довелось побывать в архиве старого кино, — рассказал я. — Такие, знаете, совсем еще древние фильмы с плоским, двухмерным изображением. Достаточно интересные фильмы, если привыкнуть воспринимать мир в плоском виде. По большей части там разнообразные боевики, где хорошие парни побеждают плохих и наводят справедливость по своему разумению…

— Представляю себе, — хмыкнул Цезарь.

— Да нет, не все так уж глупо. По крайней мере — вполне волнительные истории. Но я не об этом. Так вот, я заметил, у хороших парней в конце XX века была одна коронная фраза: собираясь на последнюю, решающую битву с плохими, они всегда сентиментально оглядывались кругом и мужественно замечали — сегодня хороший день, чтобы умереть!

— И умирали? — заинтересовался Рваный.

— Нет, в древнем кино хороший конец был так же обязателен, как в нашем.

— Обычно, оставались в живых, — уточнил я. — Хорошие, конечно, оставались, а плохие умирали долго и плохо. В общем, все заканчивалось хорошо и по-своему счастливо.

— Да, в старые добрые времена в фильмах, говорят, присутствовала романтика, а не только реклама, — вставил Цезарь.

— Ну и что? Нам-то сейчас какое дело до них? — спросил Рваный.

— В сущности, никакого. Вспомнилось просто… — сознался я. — Так вот, господа легионеры штрафбата, довожу до вашего сведения, что ситуация у нас прямо противоположная.