Андрей Круз - На пороге Тьмы

Когда я остановился перед решеткой, девушка посмотрела на меня, затем вдруг злобно оскалилась, обнажив черные зубы. Не грязные и не гнилые, а вполне здоровые и ровные зубы с эмалью черноватого оттенка.

– Эва как, – сказал остановившийся рядом Федька. – Так их видал, но не с такого расстояния. Зомби какая-то.

– Не, зомби плохо выглядят, кожей болеют, если кино верить, а эта вон какая здоровая и гладкая, – сказал Иван. – В глаза вглядитесь, это интересней.

Верно, глаза были странными. Такими же, как все остальное у нее, – черный белок, белая радужка, даже серебристая, и вертикальный зрачок, как у кошки. Все вместе это смотрелось так странно, что девушка, несмотря на то что она, кроме цвета, не отличалась от обычного человека ничем, человеком при этом не выглядела абсолютно и никаких ассоциаций с ним не вызывала. Странное существо из странного мира, человеку враждебное.

– Не общаются? – спросил Федька.

– Нет, никогда, что с ними ни делай, – покачал головой Иван. – Не по нашей части, но в НКВД пробовали. А так… все остальное как у людей, только холода не боятся.

– Серьезно? – удивился я.

– А здесь что, тепло, по-твоему? И стена холодная, а ей по фигу, видишь? В морозильнике помрет, естественно, но по такой погоде, как сейчас, им самый кайф.

– Это да, от Тьмы холодом прет, – сказал Федька. – А на жару они как?

– Жары не любят.

– И чем вы их летом охлаждаете здесь? – спросил Федька.

– Летом в погребе держим – тех, которые доживают, – ответил Иван. – Пошли дальше.

Адаптантов в клетках обнаружилось еще двое – оба мужчины. Один был тщедушным мужичком, не обращавшим ни на что никакого внимания, а про второго, молодого и сильного, зло уставившегося на нас, сидевшего в дальней камере, Иван сказал:

– Этого опознали: он углегорский. На мародерку катался к границам Тьмы, однажды не вернулся. А потом уже в таком виде разведка поймала. К общению не расположен, ничего не говорит, как таким стал – не рассказывает.

– А друг с другом общаются?

– Здесь – никогда, – ответил сидевший за столом Лямыч. – Сколько ни дежурил – никогда не слышал. Молчат, смотрят куда-то в пространство, да и все. Даже книги подсовывать пробовали – в руки не берут.

– А едят что?

– Да то же, что и мы, не отказываются, – пожал он плечами. – А вот одержимых на человечину тянет. Один уже помер, а второй в десятой камере маринуется – можете посмотреть.

Сверху послышались шаги, я поднял голову – над нами проходил по мостику охранник, поглядывающий вниз, проход у камер потолка не имел. На нас он никакого внимания не обратил, протопал себе дальше.

Камера одержимого была пуста – вместо топчана там был голый дощатый пол. Посредине сидел совершенно голый тощий человек, весь в шрамах, рубцах, кровоподтеках и царапинах, тихо скуливший и покачивающийся взад-вперед, как китайский болванчик.

– Кто его так? – спросил Федька.

– Сам, – ответил Иван. – То на стенку кинется, то на решетку, то в бешенство впадет. Скоро перестанет: одержимые не жрут ничего, так что ослабеет.

Тот замер, услышав голоса вблизи, и уставился на нас. От его взгляда я даже назад попятился – настолько странно выглядели его глаза: совершенно черные, ни зрачка, ни радужки, похожие на черные полированные камни, которые кто-то вставил ему в глазницы.

– Федь, а чего нас на каждом шагу светом проверяют? – спросил я приятеля. – Такой зверь дикий куда проникнет тайно-то? Его в психушку заберут раньше, чем он к любому подъезду приблизится.

– Это они потом такими становятся, чаще после поимки, – ответил Федька. – А пока «свежий», то людей узнает, говорит логично, сразу ни на кого не бросается, даже не отличишь от того, каким был. А потом такой пройдет куда не надо, да еще с оружием, и такое устроит… Ладно, чего на эту хрень смотреть, пошли отсюда.

– И то, – согласился я с ним. – Адаптантов глянул – и достаточно: любопытно было, кто нас тогда с Настей обстрелял. Такие и вправду особо часто поблизости встречаться не должны.

– Так и не встречаются, – пожал плечами Иван, пропуская нас первыми на выход. – Твой случай с жертвой, пожалуй, первый на таком расстоянии от города, – так они пока ближе, чем верст на сто, не подходили, по слухам.

– А Рябинки? – спросил его Федька.

– Рябинки все же в той стороне были, – сказал Иван. – И конечно, там что-то еще случилось, не просто так они напали.

– Это ты о чем? – спросил я.

– Года три назад адаптанты целую деревню перебили, тоже в таком месте, где их раньше не встречали, – сказал Федька. – Причем не просто так, а все спланировали, все просчитали, эффект неожиданности по максимуму использовали. Всех живых жителей загнали в сарай и там сожгли.

– А потом вновь не подходили на такое расстояние и подобного не повторяли, – добавил Иван. – Как отрезало. Поди пойми, зачем им это понадобилось. Нет, так-то на людей нападают и даже в рейды ходят, но вот чтобы опять на деревню – не было.

– Вот твари, – вздохнул я. – Может, это тоже жертвоприношение какое-нибудь?

– Может, черт их разберет.

– Чего думаешь? – спросил Федька, когда мы сидели за столиком в «талонной» столовке, проедая запасы моей «первой помощи».

Уехали мы с Фермы не поздно, Иван нам все разобъяснил, насчет чего сам был в курсе, а Милославский так и не появился – сообщил, что застрял на городском совете. Поэтому мы решили темноты не дожидаться, а откланялись и уехали. Все равно неделя впереди нам отводилась на освоение матчасти и прочую подготовку, так что успеем там углы поотирать.

– Карту колебаний Тьмы я перерисовал в общих чертах, – ответил я. – Лучше Порфирьевска сейчас и нет ничего, Тьма подкатывает, время тикает задом наперед, так что надо выгребать оттуда все, что только можно, все новое, главное – не зарываться. А насчет других мест не знаю, нужно искать информацию.

– В Красношахтинске помимо архивов еще новая телефонная станция была, я в старых газетах местных читал, – сказал Федька. – Прямо перед войной построили, с новым оборудованием. Думаю, что оттуда можно неплохо натаскать, телефонную связь по городу тоже тянуть пытаются. Только не пойму, как все это увязать с наукой, Иван-то наверняка рогом упрется, если казенную броню на свои дела возьмем, а на грузовике я туда не поеду – страшно. Это даже не Порфирьевск, а намного хуже.

– Надо опять же с Милославским решать, – сказал я, разламывая ребром вилки котлету – ножей в столовке не было, так обходились. – Под соусом взаимовыгодного сотрудничества. Пусть дает добро на использование, мы тогда даже бензин для «жужи» сами оплатим. Только сначала скатаемся в рейд с Иваном – вроде как блеснем талантами и прочим, тогда уже проще будет. Если блеснем, конечно, не обгадимся.