Андрей Гребенщиков - Квартира № 41

Не видели они и главного блюда повара и гурмана Соленого, отсидевшего ранее за свои кулинарные пристрастия десяток лет строгого режима.

Ивашов и отец Павел шли через туннели к станции Уральская. Безоружные, с единственным чудовищно чадящим, еле святящим факелом. Ни личных вещей, ни продуктов, ни воды. Молчаливые, сосредоточенные путники, в неверном отблеска чахлого огонька.

Путники — не беглецы — в их действиях не было паники. Только целеустремленность, только ненависть, только желание извести погань с родного, пусть и сжавшегося до размера станции метрополитена мирка. Чаша терпения переполнилась и они отправились в путь.

Священник сосредоточенно молился: «Господь, как ты допускаешь… как могут твои сыны… мы все твои дети, но откуда, откуда берутся такие выродки? Разве ты мог породить такую черноту, такую бездну вместо души? Не может земная твердь носить столь чудовищное порождение… порождение чего, чье порождение? Господи, они не могут быть твоими творениями! Тьма, дыра, сгнившее нутро в человечьей плоти! Кто создал их — монстров… МОНСТРОВ?! Разве эти новые полицаи могли существовать в прежнем мире, в мире ДО? Преступники, уголовники, наркоманы, но не… У них были матери, наверняка братья, сестренки, может даже любимые жены, невесты, было ведь что-то человеческое?!!! Было! Было! Не могло не быть! Люди, не самые лучшие, но ЛЮДИИИИ! Господи, это ведь люди! Люди?!

Что случилось с их вечными душами, куда девался из их сердец твой неугасимый огонь? Неужели душа может мутировать? Какое страшное слово — „мутировать“… Неужели радиация способна выжечь тебя из нас, твоих чад?! Неужели ты отвернулся от нас? Неужели забыл… и мы в аду?

Но я чувствую твоё присутствие, ты со мной, внутри меня… ты нужен мне! Помоги, наставь на путь истинный, помоги, Господи! Помоги! Дай силу и укрепи веру. Не в тебя, Господи, в себя… Дай крепость моим рукам, дай чистоту помыслам, дай ясность мыслям. Вложи в мои руки карающий меч и позволь очистить от скверны… молю!»

Ивашов исподволь смотрел на своего друга. Правильнее сказать приятеля, они никогда не были особенно дружны, Константин мало кого допускал в свой круг. Не из высокомерия или иного глупого чувства — тщеславия или гордости — он просто был закрытым человеком — человеком в себе и своей семье. На ум пришло «человек в футляре» и Ивашов покачал головой, чуть усмехнувшись — «ну и пусть в футляре, главное, что в не деревянном макинтоше».

По бизнесу приходилось многое с кем общаться и в рабочее время весь мир делился на две очень не равные части — подавляющая часть — с кем контактировать приходилось через силу, через фальшивые улыбки, натужное внимание, утомительные соприкосновения, и — крошечный островок — приятные, ненавязчивые, простые и понятные люди. Гришка, «вернее отец Павел», — поправил сам себя Ивашов, без сомнения относился ко второй, «комфортной» категории. Умный, прямой, честный. Вот только в последнее время уж больно настырный — церковник вбил себе в голову, что лучшего управляющего для Динамо, чем он, Костя, не сыскать на всей станции. Какие глупости, тут живет куча народу, всякого — без швали куда уж, не обойтись, но и достойных должно быть не мало. Однако произошедшее менее часа назад безумие смутило уверенного в своей правоте Ивашова. Где эти достойные люди, как можно так по-скотски терпеть всё измывательства, как можно довести себя до подобной низости и подлости. Эту несчастную женщину, нет, всю семью сгубили не только отморозки, все замарали руки — попустительством, раболепием, трусливым смирением… жалкие насекомые под ногами извергов, «твари дрожащие»… Неужели святоша прав?! Но я не хочу, не хочу…

Константин вновь поднял голову и взглянул на священника. Тот шел прямо, уверенно, глаза его светились, блестели и никакая тьма не могла скрыть исходящий от него свет. «Стальная уверенность, железная решимость … мне бы так».

Два человека медленно пробивали своими телами темноту бесконечного перегона. Священник, поглощенный молитвой, и мирянин, занятый борьбой самим с собой. Лейкоциты в кровеносной системе метро…

— Гришка, что тебе говорит Бог?

Отец Павел вздрогнул: Что?

— Бог. Он с тобой, с нами? Он вообще жив?

— Не богохульствуй, Костя, не надо. Итак на душе тяжко.

Ивашов помолчал полминуты:

— Я не хотел тебя обидеть. — Снова молчание, — только знаешь, я думаю, что все, все люди, которые остались там — там на верху, это не они сгорели, не они умерли. Это мы погрузились в ад и горим в его огне. Медленно горим, костер только разгорается, но разгорается всё сильнее и сильнее… мне кажется, я ощущаю его жар… Что если, здесь нет Бога? Может он остался сверху, для живых, для праведных? А мы…

Священник резко и даже зло перебил собеседника:

— Ты что столько нагрешил в своей жизни, что можешь находится в одной компании с Хмырем, Упырем и прочимы выродками?! Ты убивал кого-то, насиловал, воровал? А вот уныние, которому ты сейчас усиленно предаешься, нормального мужика не красит. Мы выжили. Все невинно убиенные — уже в раю, но мы с тобой, Михалыч, не в аду. Динамо сейчас пытаются усиленно превратить в рукотворную преисподнюю, так вот, мы с тобой должны тварей приструнить и спасти станцию. И этого хочет Бог, уж поверь мне. И выбрал он тебя и меня. И нет времени сомневаться. Надо дело делать.

— Зря ты так, я не ною, ты же меня знаешь. У меня вся семья спаслась и даже племяшек с племяшкой. Грех на судьбу жаловаться. И роптать не на кого. Но Гришка, объясни мне темному, ты же воцерковный человек, ты должен знать больше, почему ОН допустил…

Отец Павел уже откровенно недобро рубанул:

— Ничего я знать большего не должен, такой же потерянный дурак в подземке, как и ты, и все остальные. А вот верить в большее — я обязан, и верую, даже не сомневайся. В Бога верую, в себя, в свои силы, в тебя, мнительного, верю.

Неожиданно священник смягчился:

— Вот и считай, что нас тут трое, в этом гребанном тоннеле.

Константин вопросительно глянул на друга, потом засмеялся негромко:

— Ну так оно действительно полегче будет. С такой-то компанией.

Разговор на некоторое время затих.

— Хорошо, Гришка, я согласен, — неожиданно заявил Ивашов. Сильным, уверенным голосом.

Священник растерялся от неожиданности:

— В смысле?

— Я стану комендантом станции, хрен с тобой. И первым делом открою часовню или как там это у вас называется. Отгородим угол, крест водрузим, все честь по чести сделаем, как полагается, с иконами, кадилом… Константин запнулся, — ну со всеми атрибутами, я в культе не особенно силен, ты понимаешь. Ты будешь лечить человеческие души, с утра до вечера, а если надо, то и ночью. Это мое условие. Людям после ядерной войны ой как нужна вера… и Бог нужен, и служители его…