Стивен Джонс - Оборотни

Мы неспешно фланировали по бульвару. Бары были набиты матросами, отпущенными в увольнение в город из Арсенала Чавес-Равин. Все они ожидали отправки за океан. Город суматошно готовился к отражению удара. Перепуганным горожанам мерещились японские субмарины в муниципальных бассейнах и бомбардировщики над Ла-Бриа Тар Пиц.

Иностроса предложил пойти в кино. Там давали двойной сеанс: "Знак Зорро" с Тайроном Пауэром и "Человек-волк" с Лоном Чейни. Я видел оба фильма, но в кинотеатре всегда был народ, зутеры и их подружки. А после мы могли бы собраться компанией и пойти в один из ночных клубов, куда пускали цветных и "мексиканцев".

Было начало июня, и вечер стоял безоблачный. Ветерок пахнул апельсинами. Полнолуние уже прошло.

На углу у переулка околачивался матрос, посасывая сигарету и посматривая вверх и вниз по улице. Я сразу понял, что он стоит на стреме. Его приятели, должно быть, развлекались за мусорными бачками с проституткой.

Увидев нас, матрос отбросил окурок и оглянулся через плечо. Его лицо слабо светилось, и это потрясло меня. В эти дни мое странное видение было наиболее слабым.

В переулке кого-то били. Мы остановились рядом с матросом и заглянули ему за спину. Пятеро его дружков, в фуражках набекрень, били и пинали ногами парня в костюме зутера.

Матрос крикнул им; его приятели тут же прервали свое занятие и выскочили из проулка. Нас окружили белой стеной.

— Чертовы зутеры! — сплюнул самый мелкий из матросов.

Зутеры в тысяча девятьсот тридцать четвертом году пришли на смену "гризерам".

Военнослужащие-англосы воспринимали зут-костюм как вызов всем мужчинам, одетым в форму. Совершенно необоснованно считалось, что зутеры — это уклоняющиеся от призыва, соблазнители оставленных солдатами дома возлюбленных, сыны фашистской Испании, спекулянты с черного рынка.

— Снимай штаны! — заявил матрос, с силой толкая меня в грудь.

Я зарычал, Лис внутри меня пытался вырваться на волю. Полнолуние только что прошло.

— Скоты проклятые! Ты только погляди, сколько масла в волосах у этого гомика, Костиган.

— Снимай штаны! — повторил Костиган.

Матросы начали рвать на нас одежду. Мы отбивались, но к ним подоспела подмога. По барам пролетел слух, что флотские взялись проучить эту шпану — зутеров. Многие матросы плюс еще солдаты и морские пехотинцы поспешили поучаствовать.

Иностроса отбивался сильнее, чем я. Я так долго полагался на Лиса, а теперь остался один Диего. Лис исчез на целый месяц.

С нас содрали всю одежду до белья и бросили посреди улицы, избитых и окровавленных. Потом приехала полиция и арестовала нас. Когда нас волокли в полицейский фургон, я видел, как толпа людей в форме гонится по бульвару за очередным молодым зутером. Четверым пришлось держать девушку, пока не то двадцать, не то тридцать героев топтали ногами ее кавалера. Она плевалась и брыкалась, ее волосы, уложенные в высокую прическу, растрепались, а солдатня отпускала шуточки насчет горячих мексиканочек.

К фургону подбежал протестующий англо. Это был владелец бара, и его заведение разгромили матросы. Зутера выбросили из окна.

— Это забота берегового патруля, [159] Полицейская служба ВМС или береговой охраны. — ответил ему полицейский и отвернулся.

В эту ночь и еще около недели после полчища вояк наводняли город, они нанимали целые флотилии такси и объезжали улицы, выискивая зутеров. Девушек насиловали, парней убивали, но арестовывали лишь пачуко . Ни один матрос, солдат или морской пехотинец не был обвинен в каком-либо преступлении. Полиция предпочитала скромно ездить вслед за бандитами и арестовывать избитых ими жертв. Газетные передовицы восхваляли военных, которые "выступили против беззакония". Многие в открытую сокрушались, что по приказу свыше рейды закончились прежде, чем "проблема зутеров" была решена окончательно.

Мигель Иностроса так и не попал в армию; у него отнялись ноги.

В тюрьме я быстро исцелился, и там я, по крайней мере, был защищен от насилия и произвола. Я с гневом узнавал про искалеченных людей и про матерей, которые протестовали против арестов и были за это избиты полицейскими. Городской совет Лос-Анджелеса принял резолюцию, приравнявшую ношение зут-костюма к преступлению.

Я выдержал этот долгий месяц, сознавая, что близится полнолуние. Запоры и решетки моей камеры казались прочными, возможно, достаточно прочными, чтобы удержать Лиса Лица людей вокруг меня начали светиться. Я понимал, что должен противиться превращению.

Я вспоминал тех матросов в аллее. Некоторые лица просто-таки сияли, а другие — нет. Кто-то верил, что они делают правое дело; наверное, они были хуже тех, кто просто рад был получить возможность пойти и совершенно безнаказанно избить кого-нибудь.

Меня выпустили через три недели, так и не предъявив никаких обвинений. Лунными ночами я рыскал по улицам, выискивая светящиеся лица и матросские костюмы. Я находил себе жертвы, но ни разу не встретил никого из тех людей, что изувечили Иностросу. Я убивал пьяных вояк, застав их поодиночке. Однажды я наткнулся на двух военных полицейских, насиловавших девушку, и с наслаждением убил их обоих. Девушка видела меня совсем близко, но никому об этом не сказала.

К концу полнолуния я выбился из сил. Я не сделал ничего, хотя пресса и вопила по поводу того, что полиция никак не может поймать "Зорро-убийцу", который метит свои жертвы зигзагом. Те, кто нападал на зутеров, в основном были уже за океаном, обращая теперь свою агрессию против японцев; в течение нескольких лет большинство из них, должно быть, будут мертвы. Не мне было решать, кому из них уцелеть в боях за Гуадалканал или Мидуэй; [160] Одни из важнейших сражений Второй мировой войны на Тихом океане. правые и неправые, хорошие и плохие, все погибали на той войне.

Я устал, и я понял, что Хендрик имел в виду, говоря о проклятии . Как бы я ни сражался и ни убивал ради своего народа, сколько бы зигзагов ни оставлял, я не мог поделать ничего.

Я был одиночка, без помощи и поддержки. Зло было слишком безбрежно, и оно не имело лидера. Я не мог защитить даже друзей, вроде Иностросы, не говоря уже о целом народе, целой стране. И все же я видел свечение от лиц тех, кто заслужил смерть, все же я превращался лунными ночами и опять рисовал свой зигзаг.

Когда началась война, я работал на оборонном заводе. В октябре тысяча девятьсот сорок четвертого все обвинения против осужденных по делу Сонной Лагуны были аннулированы апелляционным судом. К тому времени они уже провели в тюрьме два года. После освобождения несколько молодых людей, имевших до этого вполне хорошую репутацию, в озлоблении начали совершать преступления и вскоре снова вернулись в тюрьму.