Михаил Черных - Невозвращенцы

— Подарок бы ему подарить, до красивых рабынь он сильно охоч, в народе говорят, — произнес один из воинов.

— Ну… Может перстень какой золотой… — предложил другой.

— А что мы можем себе позволить? — спросил Максим.

— Ты боярин, тебе и решать, — зарезал на корню все предложения Глеб. Видимо, его порядком достали выкидоны молодого волхва.

— Так ведь княжич не выдал мне никаких денег на подарки!

— Так он ведь наказ тебе выдал?

— Выдал.

— Грамоту посольскую и даже личное свое поручительство дал?

— Дал.

— Так чего еще тебе надобно? Остальное — это твоя вира уже.

— Блин. Я что, должен на свои деньги дарить подарки? — разозлился Максим.

— А то нет? — удивился в ответ Глеб. — Хочешь раз получить награду княжью, работай.

Подобрав итоги Максим понял, что для подарка избалованному дарами Великому Хану, ему не хватит никаких гривен. Реши он даже сложить свои сбережения с поручительством князя, все едино не хватит. Поэтому, требовалось что-то выдумать. Единственное, что пришло Максиму в голову, это одеться согласно местным обычаям, чтобы подчеркнуть свое уважение к хозяевам. Что-то такое еще и Афзал говорил…

Сказано — сделано. Десять дней Максим провел на местном богатейшем базаре, одеваясь во все самое-самое. Неожиданно молодой волхв обнаружил в себе некую жилку записного модника, поэтому одеться оказалось непросто. Продавцы, видя богатого покупателя, тащили ему все самое дорогое и яркое, и вскоре Максим стал напоминать рождественскую елку. Многие фасоны приводили его в трепет, а рассказываемые продавцами поучительные истории, для чего и почему делался именно такой стежок или разрез, вызывали у него уважение к богатой и древней культуре востока. И зависть. Максим даже как-то сказал с легким укором Глебу: «Это тебе не росская рубашка до пят, и не шуба! Тут думать, и как пошить, и как одеть надо! Это россам не дано. Не с вашими кривыми руками этим заниматься!»

Глеб промолчал.

Где-то в конце груденя, [89] Ноябрь их навестил гонец из дворца хана и сообщил, что прием состоится через три дня. Это время Максим провел в метаниях по постоялому двору, в боязни, что все сорвется. Не сорвалось, и на четвертые сутки делегацию россов провели во дворец Великого Хана.

Тронный зал поражал своим великолепием. Стены были отделаны покрытыми искусной резьбой панелями из слоновой кости, золото, росписи драгоценными красками на военные, религиозные и эротические темы, шелковые драпировки, мелкая резьба по камню — все это создавало неповторимый, тот самый «восточный», колорит. В центре зала на высоком помосте, развалясь на подушках и покуривая кальян возлежал Улагчи-оглан, сын Бату-огула из рода Борджигинов, великий даругачи Улуса Джучи. За спиной у него сидели на ногах его ближайшие, доверенные советчики, еще дальше и по периметру зала в отделанных драгоценностями доспехах и вооруженные богато украшенными, но от этого не менее смертоносными булатными саблями стояла охрана.

На полу, выложенном полудрагоценными камнями, искусной мозаикой были сделаны специальный отметки, показывающие придел того, куда мог зайти проситель. Мозаика наглядно показывала, к кому какая граница относится — самые близкие от входа картинки показывали трудящихся на плантациях рабов, дальше были изображены ремесленики, потом шли воины, еще ближе — разодетые в богатые одежды купцы и сановники, и ближе всех к хану сложная картинка описывала, судя по всему, родственников. Вокруг же самого хана была только чистая лазурь — символ того, что он в руках Всеотца. «Ходок, просто заступивший за положенную ему границу ногой, этой самой ноги и лишался. Если после этого он падал вперед, то его тело разрубают строго по разделительной линии, пока правило не будет соблюдено. Так что осторожнее будь.», советовал ему Глеб перед посещением, а в зале кивнул на оголенные алебардоподобное оружие охраны.

Сам Улугачи-оглан был еще молод, на вид лет тридцать, хотя тут Максим мог легко ошибиться — у восточных людей возраст отражался на внешности непонятно для простого человека. Только опытный, много общавшийся, мог его с точностью определить. Максим таким человеком не был, так что великому хану могло быть и двадцать, и шестьдесят лет, тем более с такого расстояния — ведь послов ближе второго круга к своему господину стража не подпускала.

Наконец, предыдущий проситель склонившись и пятившись освободил место, и Максим вышел вперед. Один, как и положено по протоколу.

Этот росс, одетый в ордынскую одежду, был настолько похож на попугая, что не очень хорошее настроение Улугачи-оглана немедленно стало очень хорошим. Одежда, дорогая, но подобранная без вкуса, сидела на нем, как на корове седло. Многие знаки были не на своих местах, перечеркивались другими, и вместе создавали этакую салатную картину. К примеру, яркий пояс младшего постельничего, явно взятый ради богатой вязи слова «Покоряюсь», которую необразованный росс принял за узор, перечеркивался подвязкой старшего помощника младшего ханского конюха. Это и другое, все вместе рисовало такую смешную картину, что в первый момент великий хан даже подумал, что киевский князь решил его оскорбить и послал к нему в качестве посла скомороха. Но серьезный вид и речь посла все таки говорили о другом.

— Что желает передать мне мой младший брат?

— Великий Князь Киевский Лихомир шлет вам пожелания здоровья и долгого царствования, и просит освободить захваченных россов.

Шептавшиеся придворные замолкли. Посол хамил. По правилам следовало еще долго растекаться в пожеланиях и восхвалениях, дарить подарки, а только потом переходить к цели визита и просьбам. А тут без подарков — и сразу к делу. То, что сделал росс эту ошибку по неведению, ничего не меняло — и за меньшее, бывало, голова с плеч скатывалась. Впрочем, настроение Улугачи-оглана было настолько безоблачным, что росс был прощен.

— Хм. На сколько я знаю, у нас не бывает войн с данниками. Пока они дань платят.

— Да, господин, — склонился посол.

— Но. Может это станичники какие были? Али бандиты?

— Может быть, господин. Вам лучше знать, — опять поклонился посол с ромейским именем Максимус.

Хан даже подумал, что может легко прочитать все мысли посла по его лицу и напряженной фигуре. «…Лезть в бутылку здесь не стоит. Я это чувствую спинным мозгом. Хоть противник сейчас добр и ласков, а Улугачи-оглан, правитель Золотой Орды является ни кем иным, как врагом, опасность витает в воздухе. И действовать надо как на минном поле. Любое неосторожное действие может привести к ситуации, описываемой в самой нелюбимой саперами поговорке. Это та, которая: «Одна нога здесь, другая там». Была, кстати сказать, в золотой орде такая казнь — конями разрывали. Так что приходиться со всем соглашаться, чтобы головы не лишиться, хотя уж что-что, а то, что женщины и дети, угнанные в рабство татями и разбойниками не были, сомнений не вызывает. Но надо соглашаться…»