Андрей Буторин - Работа над ошибками (Puzzle)

Хотя, нет! Что-то тут все-таки было! Или это галлюцинация? Ивану Валентиновичу показалось, что он слышит голоса… Но они звучали так тихо и, казалось, прямо в мозгу… Впрочем, вскоре он смог уже разобрать отдельные слова, которые, действительно, раздавались непосредственно в голове: «…Скорее! Мне трудно… Очень трудно!» И сразу вслед за этим появился туман. Он заклубился прозрачным малиновым облаком буквально в полуметре впереди. Спиридонов нерешительно протянул к облаку руки, медленно погрузил их в него. Затем, набравшись решимости, он сунул в туман голову, а потом шагнул вперед…

…и тут же увидел в сиреневом мареве Алексея, держащего за плечи Кольку Пеструхина. Алексей тоже увидел участкового, подался вперед, собираясь ему что-то сказать, но тут вновь зазвучал в голове голос, теперь уже очень отчетливо:

— Я больше не могу удержать его! Проход закрывается!!!

И тогда Алексей, также слышавший этот вопль отчаянья, поскольку вздрогнул он так же, как и сам Спиридонов, толкнул вдруг Кольку к участковому, а сам резко нырнул куда-то вправо. В ту же секунду туман пропал. Тьма, казалось, сгустилась еще сильнее. Но рядом раздавалось живое, со всхлипами, дыхание.

Иван Валентинович чиркнул спичкой и в ее мерцающем свете увидел возле себя испуганную мордашку Кольки Пеструхина с круглыми, в пол-лица, вытаращенными глазами.

— С возвращением на Землю, Коля, — задрожавшими вдруг губами прошептал Спиридонов. И мальчик, заплакав навзрыд, крепко-крепко обхватил участкового своими холодными ручонками и уткнулся мокрым носом ему прямо в живот.

Алексей шел по неестественно яркому, цветущему полю под жаркими, почти обжигающими лучами солнца, но ему казалось, что его ослепляют не солнечные лучи, а блеск снега и льда. Много льда и очень много снега. Снег тает на лице и тяжелыми каплями стекает вниз, словно слезы. А может, это и есть слезы? Отчего-то стало трудно дышать… Может, это снег забивает нос и рот, комом катится в горло… Этот ком — его невозможно ни проглотить, ни выплюнуть!

Алексей упал вдруг на колени и, согнувшись пополам, зарыдал, как будто закашлял, выталкивая из себя с каждым отрывистым, лающим звуком часть невероятно горького ледяного кома. Снежная пустыня поглощала Алексея, засасывая, словно трясина, снизу, накрывая, словно одеялом, сверху…

Снег… Никогда ему больше не увидеть снега. Никогда! И, в то же время, бесконечный снег и лед в душе… И вдруг издалека, из этого снежного плена души, его позвал голос Ларисы! Нет, не Ларисы — Илмы! Или все же Ларисы? А может, их обоих? Или Лариса и Илма — это одно и то же? Одна и та же, только разная? Разве сейчас это важно! Важно, что она зовет его, и он на этот раз справится со снежной лавиной! Он обязательно справится, несмотря ни на что! Он будет грызть лед зубами, растапливать снег своим сердцем! Второй раз ледяному мраку не удастся торжествовать свою жестокую победу!

Аарнуу внес бесчувственное, пылающее жаром тело Алексея в прохладную комнату и осторожно опустил на лежанку. От этого легкого движения Алексей резко раскрыл глаза и, увидев перед собой золотоволосого воина, прошептал запекшимися губами:

— Ты… уберег ее?

Аарнуу кивком головы указал на соседнюю лежанку. Алексей приподнялся на локте, вглядываясь через дрожащие перед глазами туманно-кровавые пятна.

— Помоги… — простонал он, так ничего и не разглядев, и принялся сползать с лежанки.

Аарнуу приподнял Алексея и почти что понес его.

— Стой! — отчетливо и громко сказал вдруг Алексей. Он, наконец-то, увидел! Туманная пелена спала с глаз, и он увидел перед собой Илму — застывшую, ледяную, полупрозрачную…

Алексей посмотрел на Аарнуу и тот без слов вышел из комнаты. Тогда Алексей опустился на лежанку рядом с Илмой, прижал ее к себе ослабевшими руками нежно и бережно, а губами — живыми и горячими — коснулся холодных, как лед, губ девушки…

Жар уходил из воспаленного тела Алексея столь же быстро, как наливалось теплом и жизнью тело Илмы. Вот с ее губ сорвался, наконец, еле слышный вздох, и Алексей отстранил от них свои губы, чтобы не мешать девушке дышать. А сам он и дышать уже боялся! Он только смотрел во все глаза, как расцветает, словно сказочный цветок, его любимая, возвращаясь из тьмы — к свету, из небытия — к жизни.

Еще вздох, еще один… Илма открыла глаза. Увидев перед собой лицо Алексея, потянулась к его губам своими губами, словно за живительным глотком воздуха. Он дал ей этот глоток. Он дал ей всего себя, получив взамен то же.

— Леша… Что это было — такое огромное, белое и… страшное? — прошептала девушка.

— Это был снег… Снег и лед, — ответил Алексей, глядя в бездонные озера блестящих серых глаз. — Всего лишь лед, любимая! Не бойся, он уже растаял…

Сашка Ефимов ехал домой. Мотоцикл довольно и жизнерадостно тарахтел мотором. Доволен и жизнерадостен был и сам Сашка. Не зря он мотался за тридцать километров — в Васино, на дискотеку! Да что там дискотека — обычные «дрыгалки» под хрипящие колонки древнего магнитофона с самодельным усилителем! Самое главное — Катька! Долго она упиралась, рыжая краля, почти месяц Сашка ее «уговаривал», сколько бензина за это время сжег, мотаясь в Васино, сколько «фонарей» навешал местным Катькиным хахалям, а все-таки добился своего! Еще на дискотеке, тиская упругое девичье тело, Сашка понял, что сегодня все решится — уж больно безропотно сносила Катька эти тисканья, и даже сама все плотнее и плотнее жалась к нему своим жарким телом. А потом… Ух! Душистый сеновал, мягкое, свежее сено, не менее мягкое и опьяняюще свежее Катькино тело… Все! Катька теперь его, Сашкина!

Сашка снова и снова поминутно вспоминал, переживая в памяти события сегодняшнего вечера. Он ехал, почти не глядя на дорогу, потому что перед глазами его была Катька — обнаженная, с распущенной гривой рыжих волос, красивая до умопомрачения! «Что же теперь делать? — размышлял Сашка. — Жениться на Катьке, или погулять, а там видно будет? Так ведь опасно оставлять ее в Васине — сколько там кобелей-то местных! А жениться — тоже пока будто не сильно охота…»

Так, за прекрасными видениями да трудными размышлениями Сашка совсем перестал следить за дорогой, выхватываемой конусом света фары, словно фрагменты лунной поверхности под фотокамерами «Лунохода». Да и зачем, по сути, было за ней следить? Дорогу эту — каждую ее кочку, каждый камешек, каждый подъем-поворот — Сашка давно знал наизусть и мог бы, наверное, проехать по ней с закрытыми глазами! Вот громыхнула под колесами мотоцикла заброшенная узкоколейка — значит, через пяток километров смешанный лес кончится, начнется сосновый бор, а сразу за ним — Никольское! Мать переживает поди — времени скоро три, а он в час обещал приехать… И ведь никак не убедить мать, что незачем за него так переживать, не маленький ведь — армию отслужил, а она все за свое: в армии цел остался, не дай Бог дома что случится! Устал Сашка с ней спорить! Нет, жениться все же надо!