Роман Злотников - Собор

— То самое «Сказание об обровом побоище»?

— Да, и некоторые другие. Но тут вмешались грязные деньги. Восточные единоборства уже всем порядком надоели, а здесь нечто совершенно новое, необычное, и к тому же наше национальное. И закрутилась вереница шоу, где устраивали бои фальшивых воинов Собора, подготовленных якобы по методикам, разысканным в этих книгах. Но это невозможно, мы не можем драться из спортивного интереса. Когда воин Собора вступает в бой, поединок всегда кончается смертью.

— У вас не практикуются спарринги?

— Нет, и в сказании об этом сказано. Но шоу-боссам на это было наплевать. Все было поставлено на широкую ногу. Вот только вместо пяти тотемных животных им пришлось использовать специально тренированных собак. Это было эффектно: человек и зверь против человека и зверя. Бои стали приносить бешеные деньги, но они часто заканчивались смертью бойцов. Против школы начались шумные кампании, и тогда Старейшины решили, что Собор, истинный, тот, члены которого все время жили среди нас, передавая свое искусство из поколения в поколение, должен вернуть свое доброе имя. Несколько воинов стали участвовать в боях, и в течение одного сезона все прежние чемпионы оказались не у дел.

— Вы прикончили их?

— Нет, нас контролировали волхвы. Хотя это очень тяжело — остановиться в боевом трансе. Даже с помощью волхва.

— Черт возьми! Я вспомнил, откуда мне показалось знакомым ваше лицо. Вы один из тех…

Иван кивнул:

— Вы правы. Когда мы заняли все высшие ступеньки, то смогли диктовать свои условия. Любой доморощенный чемпион слетал в первом же бою, а между собой мы не дрались. Так от Собора ушли грязные деньги: на схватках безвестных новичков со знаменитыми мастерами боя, какими мы стали, много не заработаешь, а мастера между собой драться не хотят. И мы смогли спокойно заняться настоящим возрождением Собора. За сотни лет тайны удалось сохранить только общую методику. Исследованием возможностей, накоплением данных заниматься было неимоверно сложно. Но за последние десять лет мы сумели расширить наши возможности больше, чем за предыдущие семьсот. Хотя еще только подбираемся к возможностям древних, описанным хотя бы в том же сказании.

Они проговорили весь вечер. В конце концов Дональд бросил в камин очередной сигарный окурок и задумчиво сказал:

— Потрясающе интересно, но, убей бог, я не могу понять, почему эти ребята так остервенело за вами охотятся?

Весь следующий день он, обрядившись, как и все, в холщовые рубаху и штаны и подвязав волосы полоской кожи, бродил по лесу вместе с группой «волков». А вечером, вновь устроившись в кресле у камина с неизменной сигарой, заново принялся потрошить Ивана вопросами.

— Мистер Воробьев, я понаблюдал сегодня за группой и хочу сказать, что у этих ребят нет никакого понятия о дрессировке.

— Совершенно верно.

— Тогда объясните, откуда такие потрясающие результаты? Скажем, ваш волк демонстрирует такие вещи, что у любого циркача челюсти сведет от зависти.

— Ну, механика этого явления вам известна.

— То есть?

— Психоконтакт.

О'Рейли недоверчиво покачал головой:

— Что-то не верится.

— Вот как?

— Я видел, как работают специалисты по психоконтакту на нашей «фирме». Настройка идет около часа, а после двух часов работы их можно на носилках выносить. А вы в процессе этого носитесь по лесу с милой улыбкой. Да так, что ваши кандидаты к концу дня еле ноги таскают. К тому же я слышал, что разум животного слишком чужд для человека.

— Тем не менее это так. Скажу больше: еще десять лет назад я не мог бы вам объяснить даже так.

— Ну хорошо, допустим, но психоконтакт затрагивает только эмоции, ощущения. А вы… на полном серьезе заявляете, что у реки стоят два пикапа, и даже называете их марки. И оказываетесь правы! Хотя в тот момент, когда вы об этом говорили, между вами и рекой было не меньше мили густого леса.

— Да, но волк-то был у реки.

— Вы хотите сказать…

— Вспомните передачу Дерома.

О'Рейли с минуту молчал, потом, сплюнув изжеванную сигару, вскочил с кресла и прошелся по комнате.

— Я считал это срежиссированным трюком.

— Это не так.

— Так что же, волк самостоятельно отыскал ни разу не виденного им человека? Причем не по запаху, а по костюму, цвету волос и очкам? Но это же вздор!

— Не совсем. Если хотите, я попытаюсь объяснить.

Дональд сел в кресло и устремил на Ивана нетерпеливый взгляд. Иван шумно вздохнул, не зная, с чего начать.

— Если позволите, я начну издалека. Прежде всего, надо сказать, что Собор — языческое искусство. Язычество — наиболее древняя и продолжительная, — он поискал термин, — скажем так, психическая или, лучше, духовная среда, в которой жил человек. Две с половиной тысячи лет христианства, буддизма, ислама или иных современных религий, я уж не говорю об атеизме, — ничто по сравнению с десятками и сотнями тысяч лет язычества. Понимаете?

— Не очень.

Иван улыбнулся.

— Конечно, это пока не объясняет умение волка отличать твидовый костюм от прочих. Но я хочу, чтоб вы поняли сущность того, что мы называем Собором.

Дональд хмыкнул:

— Валяйте.

— Если за сотни тысяч лет человек, постоянно ощущая на себе воздействие физической окружающей среды, приобрел кое-какие неистребимые признаки — цвет кожи, разрез глаз, — то этот же человек за те же сотни тысяч лет воздействия духовной среды язычества также должен был приобрести какие-то неистребимые признаки этого воздействия. Логично?

Дональд кивнул.

— Идем дальше. Сегодня негр, или, как сейчас принято говорить, черный, где бы он ни рождался: в Африке, в Канаде, в Антарктиде — все равно рождается с черной кожей.

— Ну и что?

— А то, что, в какой бы духовной среде человек ни рождался — христианской, буддистской, атеистической, — он рождается язычником.

Дональд помолчал, уставя взгляд на свои ботинки и задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику кресла, потом поднял глаза на Ивана:

— А вы рисковый человек, мистер Воробьев: обозвать ирландца язычником… — И он улыбнулся. — Продолжайте.

— Я рад, что вы поняли. Понимаете, язычество — это не совсем религия… В том виде, в котором мы считаем религией, скажем, христианство. На протяжении сотен тысяч лет человек приспосабливался к среде обитания, вырабатывал приемы взаимоотношений с ней. И многое, что мы сегодня воспринимаем как дикий ритуал, бессмыслицу, на самом деле является лишь дошедшим до нас из седой древности остатком механизма воздействия на окружающий мир. Посмотрите, сколько открытий в этой области принес ушедший век. Мы вспомнили, что каждую травинку надо рвать в свое время, одну на рассвете, другую в полнолуние. Футурологи развернулись к гороскопам. Буддизм, эта самая древняя из мировых религий и в наибольшей степени впитавшая в себя черты язычества, вдруг оказался ужасно научным. Оказывается, люди великолепно знали природу и себя до того, как стали представлять богов подобными себе и переносить в их среду свои дрязги, как древние греки, или очищать их от свойственных себе пороков, как христиане.