Роман Злотников - Собор

В дверь номера постучали. Серая Смерть почувствовал, как зверь тут же рванулся вперед, и едва смог удержать его на месте.

— Эй, крутой, ты спишь?

Говорили по-английски.

— Крутой, тут есть один парень, он говорит, что приложит тебя за минуту. — За дверью замолчали, дожидаясь ответа. — Эй, ты где там?

Дверь начала медленно открываться, и в щель просунулась блестящая черная ладонь. Серая Смерть прыгнул к двери, в полете ударил костяшками пальцев и, схватив отброшенного к стене черного за грудки, хрипло спросил:

— Где он?

Черный испуганно забормотал:

— Ты че, брат, это же не я, я просто знаю, что ты любишь гасить… Я поставил на тебя хорошие деньги, брат, полторы тысячи «зеленых», половина твоя, брат, это очень хорошие деньги…

Серая Смерть выпустил его рубашку. Черный обрадовано вскочил и, опасливо поглядывая через плечо, кинулся по лестнице.

Бой должен был состояться на пустыре между «черных» кварталов. Противник выглядел внушительно. Здоровенный «латин» с курчавыми бачками и огромным уродливым шрамом через правую щеку. Его сопровождала целая толпа мулатов и пуэрториканцев. Когда они вылезли из машины, Серая Смерть почувствовал, что его котировки у «черных» букмекеров упали. Он выглядел слишком мелким рядом с этим великаном. Но в этом городе он был всего неделю и вчера дрался первый раз. Высокий черный в желтых штанах, цветастой рубахе и расшитом золотом жилете, с заплетенными в сотни каких-то дурацких косичек волосами что-то кивнул другому черному, который торчал посреди стада букмекеров. Тот тут же заорал:

— Все, ставки сделаны. — Повторив это несколько раз, он сделал какой-то знак нескольким крепким ребятам, которые начали теснить толпу к краю пустыря, и подошел к Серой Смерти: — Ты будешь драться? — Он окинул его пренебрежительным взглядом. — А ты не кажешься таким крутым, как о тебе говорят. Ну ладно, белый, запоминай, здесь всем заправляет Пантера, — он кивнул на черного с косичками, — он очень, очень крутой. Если хочешь подзаработать на боях, покажи, на что ты способен. — Он демонстративно сморщился. — Я вообще-то не очень верю в белых, ни один белый не выстоит против черного в настоящей схватке, но если ты хочешь попробовать… Так вот, если продержишься против Калифорнийского Быка хотя бы три минуты, считай, что получил работу. Кстати, как мне тебя объявить?

Серая Смерть вынужден был закрыть глаза, чтобы удержать рвущегося зверя. Этого черного отделяло от смерти всего лишь несколько секунд подобной высокомерной болтовни. Но парень, видимо, решил, что этот белый зажмурился от страха. Не дожидаясь ответа, он презрительно сплюнул и отошел к своему хозяину. «Латин» на той стороне пустыря уже скинул рубашку и демонстрировал великолепные мышцы. Худой черный, получив последние инструкции от хозяина, вышел на середину и заорал:

— Калифорнийский Бык против Белого Дерьма, бой до нокаута!

Серая Смерть почувствовал, как зверь прыгнул вперед и понес его за собой. «Латин» ждал, выставив кулаки и небрежно улыбаясь. На пути что-то попалось, и Серая Смерть отшвырнул это с каким-то противным чавканьем. На лице «латина» промелькнуло удивление, потом испуг, а потом зверь радостно взревел. Когда Серая Смерть пришел в себя, на пустыре еще оседала пыль от его прыжков. У его ног в луже крови корчился «латин» с разорванным горлом, из которого толчками выплескивалась струйка крови, а посреди пустыря валялся труп черного со сломанной шеей. Над пустырем висела мертвая тишина. Серая Смерть задрал лицо… морду… к небу и тоскливо завыл. Не то, снова не то. Когда же наконец будет настоящий бой? Как он устал. Сорок лет…

В этот раз Конрад, как добропорядочный бюргер, прилетел на самолете. Иван встретил его в Шереметьеве. Обменявшись заговорщицкими улыбками, они пожали друг другу руки. Конрад закинул чемодан в багажник, и они покатили. Вчера по телефону Конрад обмолвился, что хотел бы заказать номер в «Савое», но Иван, разозлившись, обозвал его тупым, упрямым бюргером, после чего тот, расхохотавшись, согласился устроиться у Ивана. На следующий день должны были прилететь Фил и Эльха, а Бьерн собирался добраться сегодня к вечеру на машине. Никто еще не был в новом доме Ивана, впрочем, как и в старом. До сих пор они собирались только в лесу, у деда Изи. Когда они выскочили на Рублевку, Конрад заговорил:

— Знаешь, хоть, может, и не к месту, а у меня какое-то приподнятое, даже восторженное настроение. Мы ведь впервые вот так вместе… Да и вообще для всех, кроме тебя, это первая схватка.

— Ну, насколько я знаю, ты по прибытии в Кёльн быстро разобрался со своими проблемами.

Конрад небрежно махнул рукой:

— Тоже мне проблемы. Так, хулиганье.

— А как же твое ранение?

— Ну и что? Хулиганье с пистолетом.

Иван хмыкнул и, свернув с шоссе, покатил по узкой асфальтовой ленте подъездной дороги. За окнами замелькали коттеджи. Конрад некоторое время рассматривал все это трехэтажно-кирпичное «барокко», потом отвернулся.

— Что, не нравится? — полюбопытствовал Иван.

— Что ты там говорил вчера по телефону про монастырь и чужие установления? — уклонился от прямого ответа Конрад.

— Ну это не из той оперы, — возразил Иван. — Один мой знакомый называет это «обожравшимися коммуналками».

— Что значит «коммуналки»?

— Вот Европа, совсем темные. Это когда в каждой комнате квартиры живет по семье, а ванна, туалет, кухня на всех одни. И предел мечтаний: чтоб сосед помер, а его жилплощадь присоединить к своей.

Конрад помолчал, осмысливая незнакомые понятия, снова бросил взгляд на проносящиеся за окном гробообразные строения и улыбнулся.

Бьерн появился, когда уже стемнело. Он прикатил на «саабе». Въехав в ворота, он поставил машину на площадку, под навес, вылез, нарочито игнорируя стоящих рядом Конрада и Ивана, обошел машину. Пару раз стукнул каблуком по колесу, повернулся, буркнул:

— Чтоб я еще раз рискнул приехать сюда на машине… — и обнял обоих.

Вечером они сидели вокруг камина и вспоминали, вспоминали, вспоминали…

Утро началось с поездки на рынок. Затем Иван поехал в Шереметьево встречать Эльху и Фила, а Бьерн и Конрад остались на хозяйстве. Когда Иван вернулся из аэропорта и они втроем с Эльхой и Филом наконец вышли к костру в глубине леса, их уже ждали. Сашка жарил шашлык над углями, а Конрад и Бьерн резали хлеб и откупоривали бутылки с настоящим грузинским «Хванчкара». Сыч сидел на бревне, вытянув к костру босые ноги, и блаженно жмурился.

Это была ночь тепла и покоя. Они сидели, глядя на огонь костра, и наслаждались тем, что снова вместе. Сашка уважительно помалкивал, время от времени исчезая, чтобы разыскать в лесу валежника или сбегать до дома за новой порцией мяса или печенки. Сыч молча слушал их безмятежные голоса, и от него веяло покоем.