Сергей Палий - Монохром

Я выбрал момент, когда Лёвка отступил подальше от бывшего однополчанина, и выстрелил в угольника с небольшим упреждением, на ход. Бесполезно. Реакция и предчувствие у этих гадов на высочайшем уровне. На этот раз он ушел не вбок, а вниз. Распластался по железному пандусу, словно камбала, пропустив короткую очередь над собой, и моментально откатился с линии огня. Лёвка тут же воспользовался тактическим преимуществом и атаковал. Он с умопомрачительной скоростью сорвался с места и нанес страшный скользящий удар когтистой рукой вдоль хребта лежащему противнику. Но то ли тот оказался чересчур ловким, то ли парню все же не хватило каких-то миллиметров – наскок не принес желаемого результата: на иссиня-черной спине осталась длинная кривая царапина – и только.

Повторно стрелять по черномордому я не решился – слишком близко теперь кружил Лёвка, выжидая, когда появится шанс для следующей атаки.

После очередного небесного сполоха усиливающийся ветер принес запах озона. Все, тянуть дольше никак нельзя. До выброса остались считанные минуты! Естество кричало: беги в укрытие, спасай свою бесценную задницу, – но я живо одернул себя и угомонил подступивший страх. Без Лёвки мне в этой шахте делать нечего. Ведь если он не наврал, то повалит из-под земли этот поганый туман, и – кирдык. Нет уж. Ступили на вертлявую дорожку вместе, значит, и сойдем с нее не врозь.

Я мысленно сшиб с жердочки верещащую об опасности птичку-интуицию и вновь повел стволом, подхватывая траекторию движения очухавшегося угольника. В конце концов, у нас с Лёвкой соглашение, и его пока никто не отменял. А слово Минора еще кое-чего стоит.

Что ж, давайте станцуем этот мужской фокстрот на троих. И пусть попробует какой-нибудь извращенец обвинить меня в намеке на содомию. Урою нах.

Привыкнуть к страху смерти нельзя. Можно научиться загонять его в глубину души, давить, сосредоточиваться на обстановке и искать возможность выжить. У некоторых даже получается преуспеть в боевых искусствах, и они умеют поворачивать волны животного ужаса вспять, обращать их против соперника. Полностью привыкнуть к страху, увы, невозможно. Разум считает каждое мгновение, ожидая слепящей вспышки. Сердце совершает каждый толчок как последний. Такова природа человека, такими стали наши инстинкты за века и тысячелетия борьбы.

Мы страшимся гибели. До дрожи в поджилках трепещем перед великой пустотой за чертой. Верующие и атеисты, оптимисты и конченые фаталисты, плохие и хорошие – все мы до жути боимся, что больше никогда ничего не будет. Вечное ничто пугает нас. Мы помним о нем с первой мысли про смерть, которая приходит еще в детстве, перед сном, до последнего вздоха.

И это нормально. Стыдиться главного страха – глупо. Напротив, если вдруг умереть не страшно – без бравады, по-настоящему, – вот тогда стоит бить тревогу и срочно топать к психиатру.

Стоя на краю пандуса и борясь с порывами ветра, я понимал, что мне к психиатру точно не надо: при виде придушенного угольником Лёвки очко сжималось вполне бодро. Ведь поражение парня означало только одно: следующим стану я.

Когти сжимали вздрагивающую шею все туже, и зверские удары, которые Лёвка наносил по торсу толстокожему коммандос, казалось, никак не влияли на силу хватки.

Последний патрон я израсходовал с минуту назад. Угольник увернулся от выстрела легко и непринужденно, после чего повалил Лёвку и намертво вцепился в глотку. Когда я попытался ударить его ножом, черномордый так засветил мне ногой в рожу, а затем в корпус, что я думап, выхаркаю не только литр кровавой слюны, но и печенку с желудком.

Отдышавшись, я поднял Лёвкин «Узи» и собрался снова открыть огонь по противнику, но не тут-то было. Каждый раз, когда я пытался прицелиться, он хитро отступал назад и в сторону, подтаскивая слабеющего Лёвку и прикрываясь, им как живым щитом. – Трусливая тварь.

Я сплюнул соленый сгусток и исподлобья вперился в угольника взглядом, не опуская ствол. Его черная морда с изломанными гранями щек повернулась в мою сторону, глазки сверкнули презрением. – Вали отсюда, сало. Упарил уже. Я потрогал ссадину на лысине и хамски ощерился.

– О, я еще не так умею… Слушай, а ты, когда поссать хочешь, прямо под себя мочишься или успеваешь до куста добежать? Мозги-то небось совсем в шлак превратились – рефлексы сами по себе, струя запускается без спроса. – Убью, – прошипел угольник.

Отлично. Падкий на провокации, значит, можно вывести из себя. А ярость снижает способность адекватно оценивать ситуацию, автоматически превращая агрессора в жертву.

Почувствовав слабину, Лёвка извернулся и врезал гаду правым боковым с такой силой, что, будь на месте видоизмененной скотины обыкновенный человек, челюсть можно было бы подбирать на рельсах. Но черномордый удар удержал. Правда, ценой выбитого зуба и секундной потери концентрации. Он с хрипом отшатнулся и рефлекторно разжал пальцы, дав парню наконец возможность вздохнуть. Лёвка сипло втянул воздух, оттолкнулся каблуками от рифленого пола и почти выскользнул из-под оглушенного соперника. Почти.

В последний момент угольник выставил колено, и парень схлопотал аккурат в пах. Подлый и неожиданный тычок свернул его пополам и вроде бы заставил забыть об атакующих действиях. Выстрелить я не успел: угольник выкрутил руки моего напарника за спину, вздернул его в полный рост и вновь прикрылся телом. Жестко и профессионально работает, сволочь. Даже без учета улучшенных метаморфозой боевых характеристик.

– Минор… – просипел Лёвка, балансируя на носках и стараясь не терять точки опоры, – беги…

Я уставился на него, стараясь понять, что парень задумал. То помогай этому оболтусу, то сам просит, чтоб его бросили. Может, разум помутился после того, как врезали коленом по яйцам?

Лёвкины зубы разжались, и на пандус с едва слышным за шумом ветра звоном упал металлический предмет. Чека.

В мозгу будто что-то щелкнуло, и время замедлило свой бег. Ясное дело, ощущение было субъективное, но и на том спасибо – хоть что-то сообразить успею.

Сколько прошло с момента, когда гаденыш заломил Лёвке руки? Секунда-полторы, не больше. А период замедления запала у противопехотной гранаты Ф-1 – три-четыре секунды. Стало быть, времени еще навалом.

Паренек умница. Прибрал у поверженных возле контейнеров «пылевиков» пару «лимонок» и при первом же удобном случае довольно изобретательно воспользовался трофеем. Интересно, куда ловкач умудрился засунуть гранату этому тугодуму? Не в трусы же, в самом деле? Или все-таки…

Комбеза на угольнике не было – его толстая смолистая шкура, судя по всему, служила хозяину одновременно и броней, и защитой от охлаждения или перегрева. Из амуниции на бойце я заметил портупею с несколькими подсумками и кармашками да какое-то подобие исподнего на чреслах. Быть не может – почуял бы…