Сергей Палий - Монохром

Судя по насыщенности топота, вниз ломанулись двое, а третий, видимо, остался прикрывать.

Что ж, теперь осталось свалить подальше от прохода, чтоб ударной волной по щам не врезало – в замкнутом пространстве такое запросто может случиться.

– Начинаем утреннюю считалочку! – задорно провозгласил я, бросаясь вслед за Лёвкой мимо выстроенных в ряд мазутных бочек. – Раз, два, три – сопли подотри…

Взрыв застал нас возле дверей подъемника. В последний момент я все же решил подстраховаться и упал ничком, прикрывая затылок и разевая рот, чтоб полностью не выглушило.

Громоподобно ухнуло, и плотная волна воздуха пронеслась над нами. Ударную силу тут она уже подрастеряла, но болтавшийся на честном слове плафон все ж сорвала с провода и отправила в долгий полет по стволу шахты. Остальных деталей обстановки я в неверном свете наладонника разглядеть не успел.

Блин. Уже второй взрыв за последние полчаса. Начинает напрягать.

Как только воздушный пресс миновал помещение, я вскочил на ноги и ринулся обратно: нужно было зачистить лестницу наверняка, чтобы уж потом не дергаться и не ждать выстрела в спину от вероятно уцелевшего противника. – Свет! – на ходу рявкнул я.

Дважды повторять Лёвке не пришлось. Он мигом оказался рядом и направил фонарик ПДА на сизое облако, сочащееся из рваной дыры в переборке. Луч выхватил конус мельчайших соринок и кривляющихся дымовых загогулин, скользнул к притолоке, затем упал вниз.

За порогом сквозь пелену оседающей пыли проступали контуры человеческого тела. Солдат лежал головой к нам, на шее угадывался след от касательного осколочного ранения, шлем-сфера скрывал лицо. Больше ничего в сером мареве рассмотреть не получалось.

Я знаком показал Лёвке, чтобы продолжал светить, вскинул израильскую пушку и шагнул к проходу…

Не знаю, на что я надеялся – на то, что оглушенный военный без сознания, или на то, что среагировать успею в любом случае, – но ясно одно: хрен я угадал. Надо было принять в расчет стратегически важную деталь: противостоят нам не обыкновенные гарнизонные штафирки, а опытнейшие бойцы спецподразделения «Пыль».

От моего контрольного выстрела под ключицу солдат ушел резким перекатом в сторону. Не успел я сориентироваться, как ребристый ствол «гауссовки» мелькнул перед глазами и со знакомым зубодробящим гулом выплюнул смертоносное жало. Толчок в плечо сбил меня наземь, и я грешным делом решил, что – капец. Но это было не так. Лёвка в последний момент бортанул меня по-хоккейному и убрал с линии огня. Снаряд с жужжанием рассек тьму, насквозь продырявил несколько бочек и с остервенением вгрызся в противоположную стенку. Пронесло.

Напарник перешагнул порог и навис над «пылеви-ком», который возился возле лестницы, пытаясь отползти. Шансов дождаться, пока катушка ЭМ-винтов-ки вновь зарядится, у него не было.

Я поднялся и хотел помочь, но Лёвка грубо отстранил меня, не дав пройти. Он рывком содрал с военного шлем-сферу и направил луч света на чумазое лицо. Надо же, старый знакомец. Какой, однако, упертый.

По ступенькам пытался вскарабкаться офицер, командовавший отрядом, так и не сумевшим нас догнать возле улицы Миражей. Правда, вчера, помнится, этого бравого товарища сопровождала собачка.

– Где доберманчик? – полюбопытствовал я. – Оказался бешеным, и пришлось пристрелить?

Поверженный офицер не обратил внимания на мой сарказм. Он повернулся к Лёвке.

– Коломин, остановись, – сказал офицер, и в его голосе предательски задребезжала нотка отчаяния – не от ощущения близкой смерти, а от того, что провалил задание. – Не смей перекрывать шахту. Ты даже не понимаешь, что представляет собой черный туман! Мы приведем самых лучших ученых, и они смогут…

Движение напарника было смазанным. Отчетливый хруст прервал тираду «пьшевика», и по уставу стриженная голова повисла под неестественным углом. На грань ступеньки упала паутинка слюны. Меня передернуло – терпеть не могу, когда ломают шею. Бе. Лёвка разогнулся, бросил мне ПДА. – Посф-ф-вети… Я направил фонарик на него, и содрогнулся во второй раз. Через прожженные дыры в разгрузке и ком-безе было видно мутировавшее тело парня. Но на этот раз пугали не чернильные жилы, ветвящиеся по коже. В правой части брюха под ребрами тихонько сочилась кровью ранка. Небольшая, размером с ноготь на мизинце – разогнанные до чудовищной скорости гаусс-снаряды не оставляют в мягких тканях уродливых следов… Жаль, что размер в данном случае не имеет ровно никакого значения.

Печенка – навылет. До торжественного отправления в персональную Тихую Гавань моему напарнику осталось максимум четверть часа. И никакие метаморфозы ему уже не помогут. Удивительно, как этот живчик вообще до сих пор на ногах стоит! Обычно в подобных случаях воют от нестерпимой боли и корчатся в луже собственной блевотины.

Парень держался молодцом. Он, сипло дыша, оглядел рану и вытащил из кармана крошечный инъектор. Я напрягся. – Что это?

– Промедол и спазмолитик. – Лёвка прижал прибор к солнечному сплетению и спустил пневмомеханизм. Пшикнуло. Он переступил порог и с нечеловеческой силой зашвырнул в жерло шахты пустую бочку, хотя неповинный резервуар вовсе не загораживал проход. – У нас десять минут.

Глубина увеличивалась. Почти физически ощущалось давление колоссальных пластов грунта, остающихся над нами.

Я спускался по лестнице, механически переставляя ноги и ведя ладонью по гладким перилам. Перчатка скользила по полированному дереву, которое неведомым образом уцелело и выглядело на фоне остальной гнили монументальным обломком советской эпохи. Может, перила были обтесаны руками истинного пролетария, верившего в победу коммунизма над вселенским развратом, и Зона, почуяв искренность, наложила на них заклятие вечности?

Колотить тебя трижды, ненаглядный мой лысый череп! Ну и чушь в твои ветвистые извилины лезет.

По привычке я вглядывался в сумрак, колышущийся вокруг нас, но ни аномалий, ни живности в шахте, кажется, не было. Лишь запустение, прелый воздух и гробовая тишина – не звенящая, ватная.

Птичка-интуиция притаилась на жердочке и не ка-зала клюва. Правильно. Раньше надо было крякать, дура. Перед тем, как пацана из «гауссовки» насквозь прошило.

– Если перевяжешь бок, дольше протянешь, – сказал я, глядя в опаленный «жаркой» Лёвкин затылок. – Впрочем, врать не стану, это как мертвому егерю скворечник в подарок.

– Хорошее у тебя чувство юмора, Минор, – отозвался он.

Остался позади еще один пролет и кубическая площадка с наглухо зацементированными боковыми коридорами. Повезло, что аварийную лестницу не засыпало, а то бы пришлось по лифтовому тросу спускаться. Мало было б радости от такого экстрима, уж точно.