Вадим Панов - Ведьма

Ни до, ни после знакомства с Гостюхиным я не видел мужиков, которые бы производили столь сильное впечатление на женщин.

Но об этом его секрете я не спрашивал.

И в‑третьих, Валька очень любил молоко.

С него‑то все и началось.

С молока.

Когда я сказал: «Валька очень любил молоко», я имел в виду, что Валька ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ молоко. Вот так, большими буквами.

Он пил молоко за завтраком, за обедом и за ужином. Он пил его всегда. Я ни разу не видел Вальку с кофе, очень редко – с чаем, все остальное время – или молоко, или спиртное.

Но при этом Гостюхин терпеть не мог ту жидкость, что разливают по пакетам на современных комбинатах. Во время одного из первых наших визитов в студенческую столовую Валька попробовал то, что подавалось под видом молока. Его стошнило. Я не шучу – действительно стошнило. Вывернуло наизнанку прямо в зале. Гостюхин позеленел, на его лбу выступили крупные капли пота, и он едва доковылял до комнаты, где сразу же бросился к кувшину с молоком. С настоящим, как вы понимаете, коровьим молоком. Глиняный кувшин Валька поставил на свою тумбочку в первый же день, и в нем всегда находилось молоко. Я пробовал – настоящее, только что из‑под коровы.

Как Гостюхин ухитрялся его доставать? Где брал?

Я ломал голову почти месяц, пока однажды не вернулся домой чуть раньше, чем следовало.

Вечером я собрался в библиотеку, но по дороге в читальный зал у меня разболелась голова, и намерение погрызть гранит науки улетучилось. Я решил не издеваться над собой и отправился в общагу. Открыл своим ключом дверь, услышал, что Валька плещется в душе, и вошел в комнату.

И остановился как вкопанный.

Не потому, что услышал:

– Стой!

На Валькин голос я среагировал позже.

Я остановился, потому что увидел.

Глиняный кувшин стоял на полу в самом центре очерченного мелом круга. Тряпочка, которая обычно прикрывала горлышко, лежала на тумбочке, и я увидел, как кувшин медленно наполняется белой жидкостью.

НАПОЛНЯЕТСЯ.

То есть уровень поднимался.

– Как ты здесь оказался? – угрюмо спросил появившийся за моей спиной Валька.

Или не спросил. Просто бросил в сердцах. Но я все равно ответил:

– Голова… заболела…

– Какие мы нежные. Ну, заболела, ну и что? Сиди и читай учебник – сама пройдет.

Я обернулся, секунд пять разглядывал зеленые глаза приятеля, сглотнул и осведомился:

– Что происходит?

– Корову дою, – отрезал Гостюхин.

– Чью?

Тем временем молоко добралось почти до самого края кувшина. Валька оттолкнул меня, прошел в комнату, остановился у круга, прошептал несколько слов, наклонился и выдернул торчащий из пола нож. Затем осторожно поднял наполненный кувшин, поставил его на тумбочку и накрыл тряпочкой.

– Хочешь?

– Обойдусь.

– Как знаешь.

И он спокойно направился обратно в душ.

Так, будто ничего не произошло.

Я же плюхнулся на свою кровать и закурил.

Разговор продолжился минут через двадцать. Валька, одетый лишь в повязанное вокруг бедер полотенце, вошел в комнату, молча уселся на стул, вздохнул и проворчал:

– Мне нужно настоящее молоко. Я не могу без него обойтись.

– Понятно, – тихо ответил я.

– Из пакетов я пить не могу, ты видел, чем это заканчивается.

– Видел.

– А то, что продают на местных рынках, тоже не лучшею качества. – Он помолчал. – Приходится добывать самому.

Обыденность его тона меня потрясла. Черт побери. Валька говорил так, словно мотался каждое утро в деревню! Словно платил огромные деньги за доставку парного молока в общагу! Но нет! Оно само появлялось в кувшине!

Я видел!

– Как ты это делаешь?

– Есть специальное заклинание, – спокойно сказал Гостюхин. – Я ищу подходящую корову, рисую круг, вонзаю в пол нож, ставлю кувшин и… дою ее.

Пару раз мне действительно казалось, что в глиняном сосуде находится парное молоко. Я отмахивался от этих мыслей. Теперь выяснилось, что я был прав.

«Рисую круг, вонзаю в пол нож…»

А на полу, между прочим, линолеум. А под ним – бетон. Но нож – я видел! – вонзился в него почти на треть лезвия.

– Ты колдун?

Валька помолчал, затем улыбнулся и ответил:

– Я – ведьма.

– Ведьмак?

– Нет. Ведьма.

Совсем непонятно.

– Что значит ведьма? – буркнул я. – Ты что, женщина?

Он запустил пятерню в рыжие кудри, вздохнул, размышляя, с чего начать рассказ, и произнес:

– Все довольно запутанно, Серега. Дело в том, что в моем роду испокон веков все женщины были ведьмами. Столетие за столетием сила передавалась по наследству, от матери к дочери. Рождались в нашей семье только девочки. И вдруг – аномалия.

– Ты?

– Угу, – кивнул Валька. – Все признаки указывали матери, что она ждет дочь. Все шло так, как положено. Мне даже имя подобрали…

– Валентина?

– Нет, – поморщился Гостюхин. – Другое. Настоящее имя. Но тоже женское. – Он вздохнул. – А когда пришел срок, появился я. Вот и получается, что я – ведьма.

– Да почему ведьма? Не колдун, не ведьмак, не чародей, а именно – ведьма?

– Потому что в нашей семье рождались только ведьмы, – терпеливо, как маленькому ребенку, объяснил Валька. – Не колдуны, не ведьмаки и не чародеи. А против наследственности не попрешь.

Послышался мягкий удар, и в форточке появился Шаман. Секунду котяра оценивал ситуацию, а затем, видимо, сообразив, о чем шла речь, уставился на меня.

Ведьма и ее кот.

Великолепно.

Я поднялся с кровати и вышел из комнаты. Мне хотелось покурить и побыть одному.

В ту ночь мне снится, что Валька – женщина.

Крупная, рыжая и развратная.

У нее большие груди, широкие бедра и узкая талия. А еще у нее большой рот и манящие зеленые глаза. И волосы до талии. Густые. Пахнущие горькой травой.

В окно светит полная луна, и в ее свете женщина кажется совершенной статуей. Она столь прекрасна, что от желания у меня дрожат пальцы. Умоляя ее побыть со мной, я готов валяться в ногах, готов целовать ее туфли, готов стать ее рабом… но этого не требуется. Она пришла, чтобы побыть со мной.

Она ложится рядом и разводит в стороны ноги.

Я оказываюсь сверху.

Я вхожу в нее.

Она улыбается и молчит.

Мои первые движения медлительны и мягки. Ей нравится.

Постепенно я становлюсь напористее. Она закрывает глаза.

Мы улетаем…

Когда я просыпаюсь, Валька пьет молоко и смотрит на меня. Он сидит за столом. На нем тренировочные штаны и футболка. Он пьет молоко и смотрит на меня.

А на подоконнике, перед блюдцем с молоком, сидит Шаман. Черный как уголь. И смотрит на меня.

Они знают, что мне снилось.

Но стыда нет. Только злость.

Я говорю:

– Ты – урод.

Валька пьет молоко. Я говорю:

– Ты – урод.

Валька пьет молоко.

Я говорю:

– Ты – урод.

Шаман отворачивается и начинает изучать уличный пейзаж.