Алекс Орлов - Стрела Габинчи

В результате удар пришелся по кирасе, и, соскочив с нее, лезвие кинжала задело руку.

Когда перевязка была закончена, лакей помог графу надеть новую рубашку и камзол, затем накинул ему на плечи суконную накидку и принес чашу с глинтвейном.

Сделав несколько глотков, Стиглиц почувствовал себя лучше. Он потерял много крови, и сейчас ему требовалось восстановиться, однако дела не ждали.

Взяв перо, он обмакнул его в чернила и попытался писать. Буквы выходили криво, но, немного потренировавшись, Стиглиц понял, что писать сможет.

В кабинет заглянул сержант-телохранитель, выпучив глаза, он шепотом сообщил:

– Ваше сиятельство, к вам мессир Гальяно!

– Пусть войдет, я его жду, – сказал граф и улыбнулся. Все его подчиненные побаивались мессира, впрочем, граф тоже разговаривал с ним весьма осторожно.

Сержант исчез, и вместо него показался Гальяно. Он окинул комнату быстрым оценивающим взглядом, хотя бывал здесь много раз, и лишь после этого подошел к столу.

– Вы пострадали, граф? – спросил он.

– Присаживайтесь, мессир, – сказал Стиглиц, делая рукой приглашающий жест. Гость сел. – Пустяки, легкая рана.

– Они спешили, иначе бы использовали отравленный кинжал.

– Да, я думал об этом, – сказал граф и сделал глоток глинтвейна. – Так как же нам быть с этим амулетом, мессир? И почему он оказался у этого альбионца? Я далек от мысли, что Габинчи ведет тайные дела с нашими врагами.

В последней фразе графа было мало уверенности, и он знал, что мессир почувствовал это.

– Насколько я понимаю, амулет вы сняли? – спросил Гальяно.

– Да, мессир, я приказал сделать это. Показать вам его?

– Не нужно.

Гальяно снял шляпу и провел ладонью по волосам. Был ли это излюбленный жест или какое-то защитное действие, Стиглиц не знал.

– Может так оказаться, что ваши пленники не имеют к мятежникам никакого отношения.

– Вот как? – удивился граф и отставил чашу с глинтвейном. – И вам, мессир, наверняка это известно?

– Нет, я сказал «может так оказаться». Я не могу сказать вам точнее, граф, поскольку моя служба для вас ограничивается ролью травальера – «метателя каменных ядер».

– Но мы часто беседуем с вами, мессир, и потом… иногда вы делаете намеки.

– Да, но очень тонкие намеки, и меня радует, когда вам удается их расшифровать. Но это все, что я могу для вас сделать, большего мне не позволено.

– Хотя видите вы больше, чем говорите…

– Именно так, граф.

– И вы знали, что на нас нападут, когда мы станем возвращаться от гостиницы?

– Да.

– И поэтому попросились уйти.

Граф вздохнул. Насколько бы проще была его жизнь, если бы мессир Гальяно предупреждал его о разного рода засадах и обманах. Но тогда и альбионцы станут использовать своих провидцев, и силы снова уравняются, а игра станет слишком запутанной.

«Нет уж, пусть все остается как есть», – подумал граф.

– Но вы хотя бы знали, что я выживу, мессир?

– Я не трачу силы на подробности, граф. Относительно того, что не касается меня лично, я не любопытен.

– М-да, – произнес граф, поигрывая перстнем на пальце. Он много раз наталкивался на эту стену, но все никак не мог к этому привыкнуть.

Как можно быть нелюбопытным, если есть возможность узнать пусть не все, но очень многое?

– Видимо, мне стоит самому поговорить с этим… дворянином. С этим смелым мерзавцем, взять которого нам стоило так дорого.

В двери постучали.

– Ну кто там? – недовольным голосом спросил граф, и в дверь снова заглянул телохранитель.

– Ваше сиятельство, прибыли полторы сотни от начальника гарнизона. Они займут позиции вокруг дома и станут ходить по улицам патрулями.

– Очень хорошо, – ответил граф и облегченно вздохнул. Теперь внезапное нападение ему не грозило.

– Да, граф, вам стоит поговорить с ним. Но не на дыбе.

– Да-да, – понимающе кивнул Стиглиц. – Спасибо за намек, мессир.

– А я на этом откланяюсь. Уверен, что до новой нашей встречи с вами, граф, ничего не случится.

После ухода мессира Гальяно граф какое-то время размышлял о том, в какой обстановке следовало разговаривать с главным пленником – в узилище, рядом с пыточными машинами или в писарской комнате?

В конце концов он решил, что вид пыточных машин поможет пленнику настроиться на нужный лад, пусть знает, что все эти устройства могут быть пущены в ход, стоит ему только начать запираться.

– Литхорн! – позвал граф, выходя из-за стола.

– Слушаю, ваше сиятельство! – отозвался из угла секретарь.

– Я иду в пыточную побеседовать с нашими пленниками. Пусть принесут туда горячий шоколад, мне нужно взбодриться.

– Но вы не любите шоколад, ваше сиятельство…

– Это неважно. Мне нужно взбодриться, а то у меня сонное настроение.

– Слушаюсь, ваше сиятельство. Желаете, чтобы я сопровождал вас, или вызвать Альвентира?

– Желаю, чтобы ты сопровождал. Альвентир – он какой-то… точно прокисший творог. У меня от его лица меланхолия начинается.

Пока его сиятельство спускался в подвал, все его распоряжения были немедленно распространены по системе слуховых окон. Таким образом, когда он вошел в длинное подвальное помещение, где развязывали язык самым крепким из заговорщиков, пленник уже сидел на массивном дубовом стуле, а его руки и ноги были закованы в специальные колодки.

С другой стороны, пленник был умыт и перевязан свежими тряпицами. А учитывая то, при каких обстоятельствах был захвачен, выглядел он неплохо.

Когда граф подошел к столу, за которым обычно сидели следователь и писарь, присутствовавший здесь палач отодвинул стул, и его сиятельство сел на специально для него положенную подушку.

Стиглиц с полминуты смотрел на пленника, изучая его и прикидывая, чего от него можно ожидать.

Открылась дверь, в пыточную вошел Литхорн, неся поднос, на котором была чашка с шоколадом и фаянсовый чайник для сливок. Пленник, палач, двое охранников и сам граф – все посмотрели на секретаря, тот смутился. Поставив на стол поднос, он быстро осмотрел свой мундир, провел рукой по лицу, но все как будто было в порядке.

– Зачем ты принес сливки?

– На всякий случай, мой господин, вдруг шоколад окажется слишком крепок…

– М-да, – произнес граф и, сделав глоток, сморщился от горечи напитка. Он его терпеть не мог, однако сейчас ему требовалось взбодриться.

Убрав поднос под стол, Литхорн перешел к дальнему концу стола, где уже были приготовлены перья, чернила и бумага.

Граф еще раз смерил пленника оценивающим взглядом, а затем неожиданно спросил:

– Не хотите ли шоколаду?

Пленник разлепил спекшиеся губы и, покачав головой, сказал:

– Благодарю, ваше сиятельство, я к нему не приучен.

– Ага, вот как! Значит, то, что он назвал меня «мой господин», не сбило вас с толку?