Дмитрий Казаков - Идеальное отражение

В окрестностях входа в гипертоннель оказалось вообще на редкость чисто – ни чугунков, ни «кукушки» где-нибудь в развалинах, ни признаков засады на неразумного Лиса. Я еще раз «огляделся», используя все до единого следящие импланты, активировал маркер и шагнул в серое марево.

9 февраля

Кратер вокруг Курчатника за те сутки, что я тут не был, почти не изменился.

Да и вряд ли ему сможет повредить даже самая сильная пульсация – разве что добавит или прибавит ловушек, перетасует развалины, передвинет горы обломков или воздвигнет новые.

Самое главное, что в этот раз тут оказалось спокойно.

– Очень неплохо, – сказал я, оклемавшись и определив, что в той точке пространства, куда меня выкинуло, царит тишина, и никто не спешит ко мне с воплем «Вот он, сволочь!».

Подобное развитие событий меня более чем устраивало.

Теперь надо выбраться с этого оживленного, по меркам Пятизонья, места и двинуть на северо-запад, в сторону Тушинского лагеря сталкеров, где видели «меня», то есть дубля. Не исключено, что и там уже пускают слюну люди, обиженные моим нехорошим двойником, но другого пути, чтобы настигнуть его и ликвидировать, просто не существует.

Разве что засесть около тамбура и ждать, пока дубль не придет сам.

Для начала можно забраться на крышу уцелевшего во всех передрягах института имени Курчатова, чтобы окинуть взглядом окрестности. Корпуса научного центра не только сохранились, а еще и обрели неимоверную прочность, так что внутрь не удалось проникнуть никому. Ни с чем ушли даже военные, присылавшие с этой целью настоящую экспедицию.

Зато крыша использовалась сталкерами как наблюдательный пункт, и сейчас там, похоже, никого не было.

– Как-то утром, на рассвете, заглянул в соседний сад, – загундосил я, шагая вниз по склону кратера. – Там смуглянка-молдаванка собирает виноград. Я краснею, я бледнею, захотелось вдруг...

Чего мне захотелось, так и осталось невыясненным, поскольку вдруг обнаружилось, что я больше не один. Стремительная тень возникла на крыше Курчатника и сиганула по пожарной лестнице вниз – я только глаза выпучил!

– Вот лахудра! – гаркнул я, вскидывая «Шторм» и пытаясь поймать в прицел летящего к земле человека.

Это оказалось довольно сложно, и не в последнюю очередь потому, что импланты, помогающие обычно навести оружие на цель, в этот раз повели себя странно. Для них спускающийся с крыши человек представился не обычной «меткой», а каким-то странным смазанным пятном, и что самое чудное – датчик биологических объектов не смог определить, живое передо мной существо или нет.

Как говорят в народе – «опять глюки»!

Нажать спусковой сенсор я так и не успел, а человек приземлился, мягко, точно огромный кот, и развернулся в мою сторону. Вздрогнул от неожиданности, и в руке у него оказался громадный револьвер, такой древний, словно его уперли из оружейного музея.

Так мы и замерли друг напротив друга, как герой и злодей в древнем и плоском, времен до интерактивов, фильме.

– Ну, и что? – спросил человек.

– А ничего! – ответил я, пытаясь определить, с кем меня свела судьба. – Ты кто такой?

Одет этот тип был странно – никакого боевого костюма, серый летный комбинезон со вшитыми наколенниками и налокотниками, на голове не шлем, а бандана, на руках – перчатки, каких я до сих пор не видел, а на ногах вместо ботинок – легкие кроссовки скалолазного типа.

И еще что-то было не так с одним из его глаз, как-то он странно поблескивал во мраке.

– Ну и утречко! – патетически возгласил человек, и не подумав опустить револьвер. – Судя по твоему вопросу, ты не один из тех придурков, что гоняются за моей скромной персоной?

– Нужен ты мне, – хмыкнул я. – Мне и без тебя есть за кем погоняться.

– Да? Тогда отведи ствол, а то я нервничаю, когда в меня целятся. Могу непроизвольно нажать на спуск, – сообщил щеголь в бандане. – И я тоже спрячу пушку. На раз-два-три...

Я не стал реагировать на эту дурацкую считалочку, просто повернул «Шторм» так, чтобы он глядел в стену Курчатника. Человек заухмылялся и спрятал раритетную громадину в кобуру, причем настолько быстро, что я едва разглядел движение.

Импланты по-прежнему продолжали сбоить, а датчик биологических объектов лежал в глубоком нокауте.

– Раз ты и вправду не жаждешь моего комиссарского тела, – сказал щеголь, – то позволь представиться. Хомяков Геннадий Валерьевич, куда чаще называемый Алмазным Мангустом.

Только в этот момент я сообразил, что именно не так с его обветренным, покрытым шрамами лицом – в одной из глазниц сидел настоящий алмаз размером примерно с глазное яблоко! Ничего себе, судьба и вправду свела меня с одной из легенд Пятизонья, причем легендой живой, действующей, мотающейся по локациям и порой даже появляющейся на Обочине.

Мерлина, Механика или профессора Сливко там застать куда сложнее.

– Ого, – сказал я. – У нее глаза – два брильянта в три карата...

– Какие три карата? – Алмазный Мангуст посмотрел на меня презрительно. – Пятьсот, и ни каратом меньше.

– Это слова из старой глупой песни, – объяснил я. – И чего ж ты, брат Мангуст, под ноги не смотришь? Свалился на меня с крыши, напугал до мокрых штанов, так что я едва не начал палить.

– Не думал, что так скоро после пульсации возле тамбура кто-то окажется. – Он развел руками. – Мне самому нужно срочно покинуть эту локацию, поскольку некие придурки решили, что пора бы отделить мою собственно человеческую часть от инородной...

Об Алмазном Мангусте, бывшем лейтенанте-вертолетчике, ходили дикие слухи – что он якобы провел в Узле полгода, что его на самом деле изготовили военные, и он от них сбежал, что он Избранный и только ждет нужного времени, дабы уничтожить Пятизонье...

Достоверные факты укладывались в несколько строк: Геннадий Хомяков был не по-человечески быстр и ловок, мог жить только внутри одного из Барьеров, его прикосновение выводило из строя любую современную технику, на ярком солнце он становился невидимым, а еще он таскал в собственном теле нанопаразита в виде семи огромных алмазов.

Именно ради них на Мангуста периодически устраивали охоту.

Заканчивалась она для охотников в лучшем случае ничем, в худшем – плачевно, а Геннадий Хомяков продолжал жить и здравствовать. Сталкиваться мне с ним до сих пор не приходилось, поскольку в дурацких экспедициях «за стекляшками» я участия не принимал.

С самого детства знал, что жадность – это плохо.

– Тогда не смею тебе препятствовать, – сказал я. – Только скажи, чего сверху видно?

Если Мангуст расскажет, что углядел с крыши, мне туда тащиться не придется, и я сэкономлю немного времени.