Барбара Хэмбли - Дети Джедаев

Кто-то пел «Грабя деревни одну за другой».

Люк поднялся в сидячее положение и тут же пожалел об этом.

— Прости меня, — произнес голос Каллисты, когда он снова лег. Где-то поблизости верещали джавасы, в темноте светились желтые глаза. Глядя поверх голов тальцев, он увидел один конец шаттла, забитый старыми частями дройдов и шлемами штурмовиков, употребляемыми в качестве ведер для хранения в них обрезков металла, проводов и батарей. Он вспомнил, что Каллиста сообщила обеим группам гаморреанцев в своих псевдопосланиях Повеления, что, согласно Намерению Повеления, они должны оставить оружие перед своими шаттлами.

Голос казался тихим, слабым. Повернув голову, он увидел рядом с собой на тонком матрасе койки плейер. Над ним смутно вырисовывалась голограмма ее лица, не более материальная, чем звучание.

Она выглядела измотанной, как выглядела в его сне-видении в орудийном отсеке, ее каштановые волосы выбивались из косы, в которую она заплетала их, а серые глаза смотрели спокойно.

— Это была моя идея — моя и Крей. Я боялась — мы обе боялись, — что ты в последнюю минуту попытаешься удовольствоваться меньшим, чем полное уничтожение «Глаза Палпатина»— что ты попытаешься выиграть время, чтобы забрать меня с корабля. Я сожалею, что мне пришлось принять решение за тебя.

Ее изображение растаяло, и появилось изображение Крей, усталой и изможденной тоже, но сохранившей утомленное спокойствие в глазах.

— Раз я буду в орудийном отсеке и применю Силу против энклизионной решетки, то у дройда, на мой взгляд, появится-таки возможность подняться по шахте… И дройд может получить несколько отметин, но все же остаться способным функционировать. Никос согласился на это.

Рядом с ее лицом появилось бледное, неподвижное лицо Джедая, который год был учеником Люка, выглядявшее странно отделенным от металлической черепной коробки. Рука — точная копия руки Никоса — легла на плечо Крей, и та, подняв руку, коснулась пальцев, запрограммированных на человеческое тепло.

— Люк, ты знаешь, что я всегда был не более чем суррогатом, дройдом, запрограммированным думать, помнить и вести себя как некто, кого Крей очень сильно хотела сохранить. И мне это могло бы подойти, если б я тоже не любил ее — по-настоящему любил. Но я не живой Никос и знаю, что никогда не смогу им быть. Я всегда буду чем-то меньшим, чем-то, что не совсем он.

— Никос на другой, стороне, Люк, — тихо сказала Крей. — Я это знаю, и Никос… — Она полуулыбнулась. — И этот Никос тоже это знает. Помни нас.

Их изображения растаяли.

Нового изображения не возникло, но голос Кал-листы повторил:

— Прости меня, Люк. Я люблю тебя. И буду любить всегда.

Из иллюминаторов левого борта полыхнула белая вспышка.

— Нет! — Люк сбросил себя с койки, вскочив на ноги. Он протолкался сквозь толпу тальцев, сквозь скопища прильнувших к иллюминаторам джавасов и мягких трехногов, теснившихся у куч барахла, привалился к стене и уставился в иллюминатор как раз вовремя, чтобы увидеть огромную белую вспышку, постепенно гаснущую, на противоположной стороне дрейфующего астероида…

Она была совсем крошечной, висящей вдали…

— НЕТ!

А затем взрыв, словно апокалипсис, словно конец света.

Мара Шейд подобрала их на «Охотничьем Счастье» вскоре после этого.

— Я выйду из гиперпространства сразу вслед за «Тикиаром», — пообещала она, когда они с Леей помогали Люку перебраться по короткому гибкому переходнику из шлюза Красного Шаттла в шлюз «Счастья». Позади них, в шаттле, Чубакка свирепо рычал на всяких там гаморреанцев и джавасов, пытавшихся последовать за Люком, причем рычал так громко, что его было слышно даже в этом разряженном почти вакууме.

Си-Трипио, который более или менее пилотировал оба шаттла, уводя их от расширяющегося облака обломков, бывших прежде «Глазом Палпатина», остался с вуки в качестве переводчика, объясняя на множестве языков, что все под контролем и обо всех позаботятся.

— Он устремлялся в коридор так, словно на хвосте у него сидела стая Демонов Пустоты. Знай я, кто это, то выстрелила бы по ним, но они уходили так быстро, что я, вероятно, все равно не попала бы. С тобой все в порядке, Скайвокер? — Она набрала код главного шлюза «Счастья» и обеспокоенно разглядывала Люка, пока шлюз наполнялся воздухом.

Люк кивнул. Что-либо говорить не имело смысла. Он верил, что исцелится не только физически, но и духовно. Ведь другие люди исцелялись.

Черная бездна, разверзшаяся у него внутри, не всегда будет тем единственным, о чем он сможет думать. А сейчас он просто хотел спать. Лея обняла его за талию, и он почувствовал прикосновение ее разума к своему.

— Позже расскажешь, — сказала она. Лее понравилась бы Каллиста, подумал Люк. И Мара тоже полюбила бы ее — на свой лад.

— Со мной все будет отлично, — заверил он, зная, что это ложь.

— В Плавале есть очень неплохой медицинский центр, — говорила Мара, ведя Люка по короткому коридору к одной из маленьких кают. «Охотничье Счастье» было яхтой какого-то богатого юнца. Много лет назад она попала в руки пиратов, но некоторые из прежних удобств еще остались, включая саморегулирующуюся постель в нише с маленьким экраном монитора, выходившего на мостик. После спанья на кучах одеял на палубе, в углах кабинетов такой комфорт казался странным.

— Малыш, а кто этот старый болван, которого ты поставил гнать стадо на Синем Шаттле? — Хэн, стоявший на мостике, поднял взгляд к его собственному экрану.

Люк чуть улыбнулся, услышав от Хэна такое обращение.

— Трив Потман. Он когда-то был штурмовиком, давным-давно. — Он откинул голову на подушку, едва почувствовав, как Лея распорола штанину комбинезона от лодыжки до бедра, налепила на избитую, горящую плоть два сверхмощных гилокальных пластыря и вколола массированную дозу антибиотиков.

Люк услышал, как Мара выругалась и спросила:

— И давно ты так?

Подсчитать время оказалось трудновато.

— Пять-шесть дней.

Лея срезала шину, наложенную Як; он едва почувствовал, как она снимает трубку и ленту двигателя.

— Ты пользовался Силой? Судя по виду этих ран, у тебя должна быть гангрена от тазовой кости до ногтей ног.

— Арту-Дету! — услышал он донесшийся из коридора голос Трипио. Повернув голову, он увидел через дверь, как педантичный дройд протягивает свои помятые руки к маленькому товарищу-астромеху, тоже побитому и прокопченному, покрытому коркой грязи и слизи. — До чего же приятно найти тебя функционирующим!

«Я всегда буду всего лишь дройдом, — вспомнил он голос Никоса. — Если б я не любил ее…»

Он попытался закрыть свой разум для этих болезненных воспоминаний. Пять-шесть дней, сказал он…